Шрифт:
Закладка:
– Не отпускай меня, мой якорь, иначе пропаду.
Это мой голос за кадром. И я просыпаюсь – напряжённый, твёрдый и неудовлетворённый. Чёрт. Она даже во сне меня достала. И я всё меньше уверен, что это просто сон, фантазия. Уж слишком всё реалистично и… знакомо. Я настолько не продвинут, чтобы видеть то, чего никогда не было.
Да было всё, было. Я уверен. Просто почти не помню. Отчётливо – поцелуи и её одуряющий запах лесных ягод с кислинкой. Губы вкусные под моими губами и руки, что зарываются в мои волосы.
На часах – начало седьмого. Выспался. Контрастный душ. Крепкий кофе. Сонный Пашка собирается на работу.
– Паш, – спрашиваю и вижу, как он застывает, – ты мне друг?
– Да, – слишком твёрдо, и в глазах у него надежда. Ясен перец, мы слишком разные. И, возможно, я его волную. Ну, это не самонадеянность, но в зеркало я на свою рожу каждый день любуюсь. «Слишком красив для мальчика», – так, вздыхая, сказала однажды мамина подруга.
У нас в семье байка ходит. Глупая такая, но я ей почему-то верю. У Драконовых девочки очень редко рождаются. Одни мальчишки, как с конвейера. А мама девочку ждала маниакально. Верила, что в этот раз все прогнозы и традиции дадут сбой. А потом родился я. Красивый, как девочка. Картинка, блин.
Когда мне исполнился год, мать то ли в порыве нежности, то ли ещё по каким причинам бантов мне навязала. Говорят, скандал был феерический. Отец рвал и метал, орал, что она из меня педика сделает. В тот же день меня налысо побрили и папа-дракон лично следил за моим мужским воспитанием. Жесткачил, как мог, чтобы из меня мужчину вырастить. В общем, я знал, как его побольнее пнуть, да.
– Арк? – выдёргивает Паша меня из размышлений и воспоминаний. Я встряхиваю головой, отгоняя непрошенные мысли. – Ты что-то хотел?
– Хотел, – возвращаюсь в реальность и пытаюсь поаккуратнее сформулировать вопрос, на который хочу услышать максимально честный ответ. – Для меня это очень важно, поэтому скажи правду. Я… точно не помню, но у меня с этой девушкой, там, в клубе, что-то было, кроме поцелуев?
Пашка молчит, а затем, дёрнувшись, отвечает:
– Думаю, да.
– Думаешь или было? – пытаюсь всё же уточнить, если это возможно.
Пашка краснеет. Нервно дёргается кадык.
– Я… не видел. Но слышал, как вы там… слышно было. Похоже. А потом она оттуда выскользнула. Зацелованная, радостная, что ли. И презервативы твои исчезнувшие у неё в руках.
Он краснеет ещё больше. Я вздыхаю. Ну, Жалейкина, я тебе ещё припомню и «ничего не было», и всё остальное.
Я звоню в восемь. Она должна где-то на пути к занятиям находиться. Я это сделал, когда понял, что это выше моих сил – ждать вечера. Хотелось голос её услышать и послушать, как она огрызаться будет.
Поначалу я подумал, что номер попутал. А потом – что она с мужиком каким-то спит. И тут резьбу у меня сорвало конкретно. Как я ничего не наговорил сгоряча – не знаю. Мозг, наверное, умнее моих инстинктов оказался. Сообразил, что это она, только голос у неё чужой.
Заболела. Отлично. Будет повод увидеться при свете дня. Как ни странно, настроение резко пошло вверх. Сейчас мы покажем, кто у нас в доме доктор!
Алла
– Вой дите! – получилось по-дурацки пафосно, словно в каком-то третьесортном водевильчике. К тому же таким голосом только сущностей из ада призывать, но Драконов как раз что-то такое и есть, так что в самый раз для него.
Но на пороге не Аркадий, а Кирилл Семакин из семьсот двенадцатой комнаты – сонный и взлохмаченный. Хорошо хоть голым торсом не светит – не май месяц.
– О! А! – восклицает он. Явно не меня увидеть хотел. Морщит лоб, пытаясь, видимо, имя моё вспомнить. Тщетно. – Жалейкина, у тебя пожрать есть что?
– Ну, в общем, сложно. Разве что стандартный набор студента: хлеб, яйца, колбаса.
– А давай! – покладисто соглашается Кирюха.
Он заинтересованно тянется к нашему холодильнику. Мы сталкиваемся плечами, пытаясь заглянуть в недра белого шкафа, ржём от неловкости. Кирилл пытается выпрямиться и бьётся головой о морозилку.
– Чёрт! – воет он, потирая ушибленное место. – Травма на производстве! Я требую сатисфакцию… компенсацию… или как там правильно?
– Кастрацию, если будешь слишком громко орать. И еды не дам! – пытаюсь я его всё же отодвинуть: Семакин большой и мешает.
Картина маслом: две головы в холодильнике, две откляченные задницы – и дверь без стука открывается.
– Жалейкина? – у Драконова такой голос, словно он не верит собственным глазам.
– У-у-у, – наконец-то освобождает пространство и выпрямляется Кирилл, – а ты, я смотрю, нарасхват!
Я кожей чувствую, как два заинтересованных взгляда пялятся на мою пятую точку. Но когда нас это останавливало? Достаю масло, колбасу, яйца и по очереди складываю «добычу» в большие соседские ладони.
– Надеюсь, этого хватит.
– А хлеб? – наглеет Семакин. Драконов так и стоит у порога. Лицо у него нехорошее.
– Вали давай. Видишь: девушка болеет, – подаёт он голос и делает шаг вперёд.
– А ты доктор Айболит, пришёл лечить, – догадливо ржёт Кирюха. – Жалейкина, тебя хоть зовут как? А то спали вместе, а имени я твоего так и не спросил.
Вот гад. Издевается. У Аркадия каменеет челюсть. Мне только скандальчика здесь не хватает для полного счастья.
– Семакин, – впечатываю ему в грудь остаток буханки, – иди уже. Хлеб и зрелища ты уже получил.
– Не бить! – отскакивает козлом Кирюха от Драконова, который делает ещё один шаг вперёд. – У меня яйца!
В общем, у Арка руки пакетами заняты, а то, боюсь, яйца бы от пола отскребали. Семакин выскакивает из комнаты в коридор. Оттуда несётся придушенное ржание. Затем он снова засовывает лохматую голову и даёт ценные советы:
– Вы когда лечиться будете, хоть дверь закройте, а то желающие на процедуры в очередь выстроятся. И потише, потише! Я после завтрака поспать люблю!
– Шут гороховый! – беззлобно обзываю я Кирюху и наблюдаю, как Драконов, нацепив на лицо полное безразличие, к столу подходит. Пакеты ставит. Куртку снимает, а затем – ботинки. Всё это – основательно, без спешки, будто он здесь сто лет живёт.
– Сосед, – зачем-то поясняю я драконовской спине. – Голодный.
М-да. Как-то двусмысленно получилось.
– Я это заметил, – кидает на меня взгляд Арк, и сердце моё, подпрыгивая, выплясывает нечто первобытно-дикое. Если бы у сердца были ноги, то оно бы их подкидывало высоко-высоко.
Ресницы у него – ух-х-х… Да и вообще. Он не женственный, на мой взгляд. В нём ничего нет мягкого, нежного и утончённого. Но есть правильные черты, губы красивые. Тёмные волосы и серые глаза – отличное сочетание, чтобы сердечный ритм сбивался с такта.
