— Просто… извини… ты не перестаешь меня удивлять, — пробормотал Гэндальф.

Белый маг вновь чуть помолчал. Постарался смягчить жесткость тона:

— Это рукодействие элементарно, я уже говорил. А парню, как ни крути, нужна практика. И он… хорошо справился, Гэндальф. Почти отлично, да. Под моим наблюдением, разумеется.

Румянец Сарумана стал ярче, и Гэндальф внезапно понял: ни холодный ветер, ни гнев, ни даже винные пары́ тут ни при чем, это простое проявление гордости и торжества — гордости за ученика, оправдавшего возлагавшиеся на него надежды, и торжества успешного, в полной мере удавшегося замысла. Белый маг был пьян собственным успехом…

Гэндальф порывисто подался вперед и коснулся его плеча. Спросил негромко:

— Значит, твой опыт, начатый пятнадцать лет назад, действительно… удался?

В глазах Сарумана блеснул странный теплый свет.

— Полагаю, да. Ты удивлен?

— Ну, немного.

— А я — нет… Наш замечательный Моргот не был способен сотворить ничего истинно живого; первых орков он создал из пленных эльфов, извращая черной магией их душу и внутреннюю сущность — фэа. Я хотел выяснить, насколько в действительности эта фэа искажена, и возможно ли её… пробудить при должном воспитании и отношении.

— Ты использовал магию?

— Доброта и участие и сами по себе способны творить чудеса, Гэндальф, — Саруман едва заметно усмехался уголком губ. — Опыт еще полностью не закончен, но кое-что я могу сказать определенно: орки явно способны к обучению и открыты многим полезным качествам — если с рождения держать их подальше от грязи и не позволять… замараться.

Гэндальф задумчиво смотрел на колеблющийся огонек свечи.

— Скажи, чего ты добиваешься, дружище?

— От Гэджа? Всего лишь хочу вывести его в люди, вот и все.

— Что ж, это уже немало.

— Я знаю. — В голосе Сарумана открыто прозвучала враждебность. — К чему этот разговор, Серый? Я устал… Может быть, мы перенесем эту занимательную беседу на другое время?

— Боюсь, это «другое время» наступит еще нескоро, — мягко возразил Гэндальф. — А я тебя надолго не задержу.

— Ну?

— Какую будущность ты готовишь Гэджу? Хочешь, чтобы он стал… лекарем? Костоправом? Врачевателем, так?

— А ты видишь к этому какие-то препоны? Искусные и знающие лекари всегда востребованы и всегда в почете… Это — наилучший вариант.

— Угу. Весьма вероятно. Вот только пожелает ли кто-нибудь доверить свое здоровье… орку, а?

Саруман смотрел мрачно.

— А уж это, я полагаю, будет зависеть только от самого Гэджа. Я дам ему навыки, умения и знания — так сказать, начальный капитал — а уж как он им распорядится, разбазарит или приумножит — будет, повторяю, зависеть только от него самого. Разве не так?

— Еще и от тех представлений о мире, которые ты сочтешь нужным ему передать.

— Ну, разумеется, я об этом уже упоминал…

— Тебе никогда не приходило в голову, что некоторые знания могут быть опасны, Саруман?

— Опасны? Знания? О чем ты?

Гэндальф разглядывал свой ноготь на большом пальце — плоский, как крохотная лопатка, серовато-розовый, неровно обломанный с левого края.

— Несколько дней назад мы с Гархом поспорили на эту тему, и сейчас я с каждым днем все больше и больше убеждаюсь в том, что старый комок перьев был во многом прав… Некоторые области знаний, опирающиеся на недоказанные и недоказуемые явления, не без оснований имеют право считаться спорными, смутными и даже запретными.

— Что случилось, Серый?

— Гэдж говорил мне, что ты рассказывал ему о некоторых… неизведанных тайнах вселенной.

— И что?

Гэндальф изучающе посмотрел на собеседника. Тон Сарумана был нарочито небрежен, но от волшебника не укрылось, что Белый маг при этом напрягся и насторожился, точно зверь, почуявший возле своего логова ловкого и хитрого, вооруженного до зубов опытного охотника.

— Зачем ты это сделал, Саруман? Ты допустил его к изучению эльфийских книг, ладно… но для чего ты ставишь под сомнение и высмеиваешь изложенные в них древние истины? Излишнее свободомыслие и вольнодумие вряд ли способны довести твоего ученика до добра.

— Так тебя это встревожило, Грейхем? — Саруман коротко усмехнулся, но глаза его при этом оставались холодными, настороженными, внимательными. — Что ж, мне, право, льстит, что ты сходу не счел все это «вольнодумие» бессвязным и бессмысленным бредом умалишенного.

— Наверное, дело в том, что я привык доверять тебе… и твоему жизненному опыту, — суховато откликнулся Гэндальф.

— Но?

— Но порой, на мой взгляд, ты слишком слепо и беззастенчиво позволяешь себе заходить за грани дозволенного.

— «Заходить за грани дозволенного», — медленно, с удовольствием перекатывая на языке, словно леденец, каждое слово, повторил Саруман. — Да. Видишь ли, в чем дело, Гэндальф: я в любом случае стремлюсь познавать неизведанное и открывать для себя новые знания, какими бы странными и необычными они, эти знания, не представлялись погрязшим в косности невежественным умам. Да и не такие уж они «новые», эти знания…

— Ты привозишь их с Востока, из Кханда и Харада.

— Может, и так. Я много странствовал на востоке, и нахожу некоторые учения тамошних мудрецов весьма дельными, практичными и остроумными.

— Боюсь, ты слишком много смотришь в сторону Востока, дружище, и слишком мало — в сторону Запада.

— Вряд ли ты можешь диктовать мне, куда мне следует смотреть, а куда — нет.

Гэндальф прикрыл глаза.

— Я не собираюсь ничего тебе диктовать, Валар упаси! Я вообще здесь всего лишь гость…

— Рад, — холодно произнес Саруман, — что ты наконец об этом вспомнил. А теперь, будь так любезен, давай наконец заткнись — или ты хочешь, чтобы мы с тобой вновь поссорились?

— Нет, — волшебник невольно рассмеялся, — нет, не хочу, друг мой. И ни в чем тебя не обвиняю, Творец избавь, я просто предостерегаю тебя, чтобы впредь ты был осторожнее: совсем не дело, что подобные знания стали достоянием…

— Какого-то тупого вшивого орка? — с вызовом процедил Саруман.

— Я этого не говорил.

— Да это у тебя на лбу написано.

— Я только имел в виду, что для него это может быть опасным, вот и все. Люди не любят орков; орков, выделяющихся из толпы, грамотных и инакомыслящих они будут не любить втройне… С твоей стороны было крайне неразумно посвящать Гэджа в материи, постижение которых с трудом дается и куда более просвещенным умам.

— Что ж, — буркнул Саруман, — значит, это еще одна из причин, по которым Гэджу не стоит покидать Изенгард… ты со мной согласен, Гэндальф?

— О да, еще бы! — сердито проворчал Гэндальф. — А ты со мной согласен, дружище?

Саруман не ответил.

— Мы здесь для того, чтобы хранить этот мир в Целостности и Равновесии, а не