Мартин по плотине перебрался на другой берег, и как мог разрушил за собой затор. Течение, вырвавшись из лесного пруда, победно взвыло. Конечно, бобры немного повозмущаются, а потом всё починят. Чтобы избавиться от напасти, нужно приходить сюда с луком, и не в одиночку. Но сейчас Мартин слишком устал, чтобы устраивать охоту на зверьё, да и оружия у него с собой не было.

Другой берег ручья был чуть выше, и болота там не оказалось. Мартин быстро нашёл остатки тропы, и почти добрался до скита. Ему уже казалось, что он различает сквозь деревья контуры беседки. Но тут юноша пригляделся получше, и оцепенел. Рядом, за ветвями, стоял огромный медведь. Возможно, тот самый князь леса, которого они когда-то встречали с матерью и отцом Митрием.

Бежать было поздно. У медведей в это время года — гон, так что на беспечность зверя рассчитывать не приходилось. Мартин попытался медленно обойти князя, лихорадочно отыскивая на земле какую-нибудь рогатину и доставая из мешка косарь.

— Иди отсюда, медведь. Или как там тебя — бер, — парень попытался вспомнить движение отшельника и махнул на зверя рукой.

Князь недовольно повел ноздрями, зарычал и рванул вперед со всей звериной яростью. Юноша пытался остановить атаку броском топора, но (разумеется) промахнулся. Медведь сделал выпад, Мартин успел отскочить в сторону. Но тут в его колено вонзилась жуткая боль — юношу всё-таки зацепило.

Дальше Мартин себя не контролировал. Почуяв смертельную опасность, кровь заколотилась, растаяла, замёрзла и взорвалась сотнями острых осколков. Воздух стал вязким. Зверь был легко пойман у эту липкую массу, и осколки прошили его насквозь. Он дёрнулся, и затих, скорчившийся, неживой. И к Мартину вернулось сознание. «Господи Боже», — прошептал парень, и сполз по стволу дерева.

Нога болела жутко. Нога болела не просто жутко, а словно отваливалась. Юноша, стиснув зубы, то ли дохромал, то ли дополз до скита, который и впрямь находился неподалёку. У беседки он распотрошил свою суму, разрезал ножом штанину и промыл колено водой из своего бурдюка. Рану он обложил мхом и обмотал какой-то тряпкой. А затем забрался в землянку, и впал в сон на грани беспамятства.

* * *

Мартина разбудили голоса. Кто-то тряс его за плечо и громко шептал:

— Отец Митрий, проснитесь! Нужна ваша помощь! Отец Митрий!

Во сне юноша подумал, что это и есть он — святоша. А Мартина Иевлева никогда не существовало. Но потом в правильности этой догадки начали сомневаться и голоса.

— Смотри, он какой-то слишком молодой, мальчишка ещё, — говорил один.

— Ага. У него над губой пух только занимается, — соглашался второй. — А отец Митрий вроде взрослый мужик.

— Парень, ты кто? И где святой отец? — заорали оба, и юноша, наконец, пробудился.

— Я — Мартин. А отец Митрий… давно далече, — сказал парень, морщась от яркого света, которой бил из раскрытой двери землянки.

— Упокой Господь его душу, — гости несколько раз перекрестились.

— Вы не так поняли, дяденьки, батюшка в добром здравии, — юноша окончательно проснулся, — Но он тут больше не живёт. Тут вообще никто не живёт. Я сам только вчера пришёл.

Мужики переглянулись и снова перекрестились. Оба были с огромными нечёсаными бородами, в каком-то рванье. Их руки опирались на аркебузы, за плечами торчали охотничьи луки, а на поясах висели ножи. И Мартин с ужасом подумал, что пока он спал, пришельцы могли его хоть пристрелить, хоть зарезать. Это несомненно были разбойники, и рассказы о дружбе отца Митрия с ворами подтверждались.

— Люди добрые, не убивайте меня. Я с раздавленной ногой, и угрозы не представляю, — попросил юноша, схватившись за колено, которое опухло и сильно ныло.

— Не бойся, нам убивать людей вера не велит, если ты только сам не нападёшь, — высказал странную для разбойника мысль тот, у которого борода была покустистее. — Давай посмотрю твоё колено, раз мы всё равно здесь.

— Не надо, я сам знахарь, — соврал Мартин, которому очень хотелось, чтобы непрошенные поскорее убрались — раз уж им не с руки его убивать.

Он раздвинул мужиков и выбрался из землянки наружу. Колено ныло, болело, разваливалось. Юноша проковылял несколько шагов и рухнул близ того места, где раньше находилось кострище.

— Парень, раз ты знахарь, может посмотришь наших хворых и раненых? — не отставали гости. — Мы за тем сюда и шли к отцу Митрию. Только не знали, что он того… Что ушёл из скита. Мы давно не были в ваших краях.

— А где раненые? Далеко? — спросил Мартин скорее из любопытства, потому что связываться с ворами ему очень не хотелось. — Вы же видите: с такой ногой я не ходок.

— Это да, — согласился кустистый мужик. — Но мы можем тебя понести. Нам очень нужно!

— Мы встали лагерем на краю леса в той стороне, — второй дядька махнул рукой в противоположном от Преображенского направлении. — С нами женщины и дети, мы уже месяц в пути, и только что бились с разбойниками. Дальше двигаться с больными не можем. Поможи!

— А чего вы не завернёте в какое-нибудь село и Христом не попросите? — парень уже понял, что это не разбойники, а какие-то кочевники. — Вам дадут еды и может снадобий каких…

— Нам нельзя в село, — мужики снова перекрестились. — Староверы мы, в Ветку24 направляемся.

Только тут юноша обратил внимание, что мужики крестятся не по-нашему. Он представил себя одного в раскольничьем лагере, на хромой ноге, без зелий и опыта в излечении… Представил, и замотал головой:

— Нет, добрые люди. Я — не отец Митрий, и пользы от меня как от знахаря мало.

— Жаль, — бросил кустистый, и его взор упал на крест, выбившийся из-под рубахи Мартина. — А это у тебя откуда?

— Господь послал.

Мужики снова переглянулись, откашлялись и уставились на навершие беседки, от которого практически отвалилось деревянное распятие.

— Парень, если не хочешь, чтоб тебя несли к раненым, дозволь доставить их сюда. Лагерь — не лучшее место для тех, кто готов предстать пред Отцом нашим. А тащить нам не в тягость. Мы охотники, лес нам что дом родной.

Мартину хотел только одного — бы раскольники убрались. А там, он, может, как-нибудь переползёт через болото в село:

— Несите, сделаю что смогу. Здесь наверняка ещё остались сухие травы и лекарские книги отца Митрия.

— Только вот что, парень, — сказал тот из мужиков, который был менее лохмат. — Здесь прямо на тропе — необычный рыжий валун. Он здорово похож