— Заведи лучше татар в топкое болото, — предлагала Цна. — Тогда белый царь тебе заплатит, а, может, прикажет ещё и песню о тебе сложить.

— Молчи, дура, — отвечал муж, и сделал всё по-своему.

Долго плакала молодая женщина, но не из-за русских с татарами, а потому, что любимый обозвал её дурой. И это после того, как она отдала ему самое дорогое, что у неё было — девичью честь. Рыдала так сильно, что растаяла в слезах и превратилась в ручей, а тот — в реку, получившую имя целительницы.

Ну, а татары обманули медвежатника — богатых даров предатель не получил. Больше того, степняки разорили не только русские деревни, но и мокшанские беляки. И остался алчный проводник без жены и без дома. Сел он на берегу реки Цны и услыхал печальный плеск её волн. А в нём — упреки за то, что поставил богатство выше любви. И тогда в отчаянии охотник обернулся могучим Ценским лесом, обнял свою супругу, и с тех пор зорко хранит её покой25.

* * *

— Меня к тебе тятя послал, — рассказала Геля, когда суета вокруг излечения раненого старообрядца утихла. — У него срочный заказ в кузне, а нового помощника пока не нашёл. Да и учить его надобно. Просит тебя вернуться.

— С таким коленом я ему больше не помощник, — кивнул Мартин на раскоряченную ногу. — Да и сама видишь, что здесь творится.

— Вижу, — девушка помолчала. — А что ж сам свою рану не поправишь, раз ты теперь такой великий целитель?

— Не великий. И себя лечить, похоже, не могу.

— Ну и где это тебя так угораздило? — Геля кивнула на подбитую ногу Мартина.

— Встретил тут в лесу… — юноша понял, что сейчас начнутся новые насмешки, и замялся. — Кого не надо было встречать…

— Ладно, — вздохнула дочь кузнеца. — Придется заказ моему дяде отдать. А жаль, деньги были хорошие. Мартин, я пойду, а то дорога неблизкая, и вместо тропы — просто ужас. Я сюда еле пробилась через болото.

— Вернёшься, чтобы помогать мне с хворыми как обещала?

— Посмотрим.

Шалаш был возведён буквально за пару дней. Стены проложили мхом, поверх набросали еловых лап. Для раненых из толстых веток связали корой лежаки, и покрыли их свежим сеном. Молодой подлесок на поляне был вырублен, на месте старого кострища появился каменный очаг. Полуразвалившуюся беседку подлатали, а покосившееся распятие — аккуратно водрузили на прежнее место.

Суета в скиту царила неимоверная. Стук топоров и скрежет пил мешали Мартину сосредоточиться на штудировании знахарских книг, и он спрятался от плотников в полуземлянке. Там же пережидал строительный гвалт и выздоравливающий Лотий.

— Мы давно по лесам маемся, таких шалашей уже с сотню построили, или больше, — объяснил расторопность своих людей старовер. — Наша родина — Липовка, оттуда сейчас идём.

— Наша Липовка? — удивился юноша.

— Нет. Липовок на Руси что Матрён с Иванами — не сосчитаешь, — в голосе Лотия мелькнула улыбка, хотя это было сложно понять по выражению искалеченного лица. — Наша — в керженецких краях. Но там сейчас Питиримово разорение26.

— Какое разорение? — не понял Мартин.

— Ну, как царя Петра подменили, ихний самозванец немецкими деньгами окрутил нашего старца Питирима, — раскольник затронул материи, о которых недобитый чародей даже не подозревал. — А этот Питирим ведал, где все тайные скиты на Керженце. Вот и пошли на них царские люди мучительством и погромами. От них и бежим в Ветку — это же земля польская, там извергам нас не достать.

* * *

Каждый взрослый старовер из залесного лагеря считал своим долгом хотя бы раз в неделю прийти в скит и чем-нибудь помочь. Одни таскали воду из ручья, другие ходили по дрова и кололи их для очага, третьи бегали по мартиновым поручениям, разыскивая ему нужные травы и корешки. Но главной целью появления в скиту было «благословение чудотворца».

— Я ж не священник, не вашей веры, уймитесь, — отбивался Мартин, который испытывал неловкость от назойливого внимания.

— Да будь ты хоть магометанином, — не соглашались паломники. — На тебе такая благодать Божья, что пройти мимо никак нельзя.

Душевный подъём пришельцев оказался так велик, что они сдвинули с тропы рыжий валун, мешавший проходу. А ещё проложили гать по болоту, чтобы Геле было удобнее добираться из села. Правда вывели её в тайное место, которого не знали другие жители Преображенского. Впрочем, общаться со староверами из селян никто не рвался — их боялись больше, чем разбойников.

Геля вернулась на второй день — принесла хлеб, крупы и что-то с огорода. В еде особой нужды не было — её каждый день доставляли охотники. Но по хлебу все сильно соскучились. Кашеварить девушке почти не пришлось — среди староверов обнаружились свои умельцы. А вот стирать они отказывались наотрез — вера не позволяла.

Тряпки, просоленные телами хворых, Геля полоскала на мостках в холодном ручье. И возвращалась оттуда с красными промёрзшими ладонями. Мартин в это время обычно читал — он редко отрывался от книг. Девушка незаметно подкрадывалась к парню и (конечно, случайно) засовывала ледяные руки ему под рубашку. Знахарь орал от счастья и неожиданности. Геля убегала, а Мартин на своей хромой ноге не мог её поймать.

Лотий, а он оказался у староверов за главного, велел больным блюсти веру и строго запретил тем, кто мог передвигаться, выходить из шатра без острой необходимости. Под еловыми лапами они и ели, и молились, и принимали знахарские зелья. Когда уходили помощники-паломники, Мартин с Гелей оказывались в скиту почти наедине. Они вместе готовили лекарства, убирались в землянке, чинили одежду… И болтали о всяких житейских пустяках. Иногда юноша читал своей избраннице вслух. От этого девушку клонило в сон, и она опускала свою голову парню на плечо.

В такие моменты к сердцу Мартина приливал восторг. Девушка пробуждалась, а знахарь мчался к больным. И под видом благословения прикасался к их ранам. Целительского приступа (такого, что случился во время лечения Лотия) Господь ему больше не посылал. Но и скромных приливов оказалось достаточно, чтобы обитатели шалаша начали идти на поправку. А может это просто действовали снадобья. Вместе с лесным спокойствием, отдыхом и молитвами. Ведь люди измучились в дороге, хотя свято верили, что их исцеление — дело рук «чудотворца».

Геля часто приходила в скит — конечно не каждый день (добираться сюда даже по гати было непросто), но по нескольку раз в неделю. То, что родители легко отпускают неведомо куда девку на выданье, выглядело странно. Но Мартину было не до чужих загадок.