со стула прежде, чем Вито успел закончить фразу. Я направился к комнате охраны, которая находилась недалеко от офиса, и распахнул дверь. Массимо и два члена команды собрались у экранов, их внимание было приковано к одному конкретному монитору. Мне не нужно было гадать, к какому именно.

— Che cazzo — Что за хрень! ― рявкнул я. — Неужели здесь никто, кроме меня, не работает?

Массимо махнул мне рукой.

— Ma dai — Давай, Энцо. Ты должен это увидеть. Там она занимается йогой. Голая.

Я сжал челюсти, раздражаясь на себя и на них.

— Отключи ее. Я хочу, чтобы никто, кроме меня, не смотрел на эту камеру.

Массимо заскулил, как капризный ребенок, и продолжал смотреть на экран.

— Нет, пожалуйста. На борту еще не было такой сексуальной женщины, и ты не поверишь, какая она гибкая. Я умоляю тебя, только недолго — гребанный бог! Ты это видел?

В три шага я добрался до монитора и выключил его. Я показал на все их лица, выражение моего лица было непреклонным.

— Я единственный, кто будет следить за ней с этого момента. Любой, кого поймают за наблюдением за ней, будет разрезан на куски и выброшен за борт. Я правильно выразился?

— Понятно, дон Д'Агостино, — пробормотали все, кроме моего младшего брата. Мне не понравился подозрительный блеск в его глазах, но я проигнорировал его.

Все на этой яхте подчинялись мне, включая моих братьев.

Я направился к двери.

— Массимо, за мной.

Когда мы оказались в коридоре, я положил руку ему на грудину и толкнул его к стене. его к стене.

— О чем ты думал, призывая их?

Он попытался убрать мою руку, но я был слишком силен. Он нахмурился на меня.

— Она горячая и голая. Ты не можешь сказать мне, что ты не смотрел, когда у тебя был шанс.

Смотрел, но я пытался забыть об этом.

— Я хочу унизить ее, а не доставить тебе удовольствие. Не делай этого снова.

— Хорошо, но ты не знаешь, что ты теряешь. Madre di Dio — Матерь Божья, она сделала эту штуку со своей ногой… — Он присвистнул. — А ты видел ее пирсинг?

Странное чувство охватило меня, темный узел в животе. Это был гнев на себя, на брата. Злость на женщину в клетке за то, что она не могла что она не спряталась от посторонних глаз. Хуже того, это было собственническое желание оставить ее только для меня, чтобы только мне было позволено видеть ее.

К черту. Я был боссом.

— Она моя пленница — моя, а не твоя. Ты не должен входить туда или смотреть на нее. Все ясно?

— Что происходит? — Вито поспешил по коридору, его брови были прищурены в озабоченности.

Отпустив Массимо, я отступил назад.

— Никто, кроме меня, не заходит в ее комнату.

Мои братья обменялись быстрым взглядом, от которого у меня заскрипели зубы, и я спросил

— Есть что сказать?

Вито изучал меня, и я почти видел, как он переключает внимание.

— Ты не никого туда не пустишь? Даже члена экипажа? — Когда я не ответил, он закатил глаза. — Ей нужно будет поесть, сходить в туалет. Принять душ.

Я провел рукой по волосам. Когда идея о клетке пришла мне в голову, я не подумал ни об одной из этих обыденных практичности.

Странное чувство охватило меня, темный узел в животе. Это был гнев на себя, на брата. Злость на женщину в клетке за то, что она не могла что она не спряталась от посторонних глаз. Хуже того, это было собственническое желание оставить ее только для меня, чтобы только мне было позволено видеть ее.

Око за око — этого недостаточно.

— Она женщина, а не мужчина, — добавил Массимо, как будто я нуждался в этом напоминании. — У них нет такой силы, как у нас.

Мне захотелось рассмеяться. Если бы он был тем, кому пришлось возиться с Джиа в клетке, он бы не сказал, что она слабая.

— Она сильная, — прорычал я. — И я дам ей все, что ей нужно.

Хотя это звучало как грязное сексуальное обещание, я имел в виду предметы первой необходимости.

Она не получит ничего, кроме того, что дам я. Я позволю ей есть с моей руки, но только после того, как она будет умолять меня накормить ее.

Вито нахмурился.

— А если ты занят?

Я наклонился и прорычал:

— Почему ты меня подталкиваешь к этому? Надеешься, что я позволю тебе самому ухаживать за ней?

— Нет, но ты ведешь себя очень странно. Как будто ревнуешь.

— Отвали. Я пытаюсь отомстить.

— Правда?

Сжав кулак, я ударил им в стену. Боль пронзила мою руку, и я приветствовал ее, используя для разжигания гнева.

— Это не твоя гребаная забота. Вы оба прекратите меня допрашивать!

Вито не отступил, именно поэтому он и был моим консильери.

— Это моя забота, и Массимо тоже. Мы будем страдать от последствий, когда

Раваццани узнает о том, что ты сделал. Cristo santo — Святой Христос. Мы прожили с тобой на этой яхте четыре года. Мы имеем право знать твои планы.

Insieme siamo più forti.

Вместе мы сильнее.

Когда я отдышался и успокоился, я понял, что они были правы, хотя я не хотел признавать это.

— Отлично. Я попрошу Сесилию присмотреть за ней.

Вито погладил свою челюсть, это был сигнал, когда он собирался сказать что-то, что, как он знал, мне не понравится.

— Ты же не собираешься принуждать ее?

Я не мог поверить, что он снова спрашивает об этом. Я помнил крики матери, слышал, как она умоляла отца остановиться. Только он никогда этого не делал. На следующий день он исчезал, а она оставалась в постели, вся в синяках и болячках, говоря нам, что она «заболела». Но я знала правду.

И мой брат тоже это знал. Я посмотрел на Вито.

— Если бы даже мысль о том, чтобы воткнуть в нее свой член, не приводила бы меня в тошноту, думаешь, я бы сделал это?

— Нет, но ведь ты взял ее одежду.

— Поскольку это то, как он поступил со мной. Я буду переживать каждый из своих кошмаров на Джии Манчини, и вам двоим лучше не пытаться остановить меня.

Оттолкнув их обоих, я направился к нижним палубам, где обычно можно было найти членов экипажа. Сесилия, вдова консильери моего отца, была экономкой на яхте, в ее подчинении находились две горничные и кухонный персонал. После смерти мужа она попросилась на эту работу, сказав, как сильно ей хочется поплавать по открытой воде.