а также и судебных издержек*. Разумеется, моя мать нашла решение суда несправедливым. После получения повестки с подтверждением решения суда была назначена опись имущества, но мать сказала : « Не посмеют ! » Накануне узнали, что придет староста с понятыми* описывать имущество. Один из крестьян, сельский «законовед», посоветовал моим родителям спрятать вещи, подлежащие описи и продаже, в сарае, повесить замок, а перед дверью поставить беременную жену моего брата, так как, увидев ее положение, никто не посмеет ее тронуть. Моя мать поверила этому и последовала совету. Естественно, понятые оттащили мою невестку* от двери, замок сбили и составили протокол о неподчинении властям и об оскорблении действием. На основании этого протокола моя невестка была приговорена к тюремному заключению. Так кончился спор из-за упорства моей матери. В это время я был уже в сельско-хозяйственной школе и гораздо позже узнал об окончании этой истории, после отбытия тюремного срока моей невестки.

1890-ый год можно назвать историческим для села Карачуна. В день Святого Егория (Георгия) * священник объявил после молебна*, отслуженного этому святому, что в нашем селе открывается школа и что все дети, желающие поступить в нее должны прийти в следующее воскресенье в церковь, чтобы записаться.

Теперь мне трудно выразить то чувство, которое вызвало во мне это известие. Само слово « учиться » звучало для меня по-особенному, не так, как звучали другие слова обычной крестьянской речи. Мне казалось, что в нем самом скрывается какая-то тайна, которая будет для меня открываться, как только я начну учиться. Я думал, что наше учение начнется сейчас же после записи. С большим нетерпением ожидал я наступления следующего воскресенья.

В этот день, после обедни, нас собрали в церковной караулке* и записали наши имена и фамилии. Записывал сам священник. Затем каждого записавшегося он направлял к одному из церковных сторожей, отставных солдат Николаевских* времен, который остригал нам волосы под машинку. В первый раз в жизни волосы у нас были острижены так коротко.

Таков был обряд нашего посвящения в звание школьников. После этого священник отпустил нас, сказав, что учиться мы начнем осенью. Для меня это было большим разочарованием, и я возвращался домой опечаленным.

В нашем селе было более 500 дворов и около двух с половиной тысяч жителей. Много дворов было многодетных, однако записалось всего 20 детей, мальчиков и девочек. Из них трое не принадлежали к коренным жителям Карачуна : две девочки, дочери купца и один мальчик, сын сельского писаря. Большинство крестьян не пожелали послать своих детей в школу потому, что считали учение бесполезным для них. Многие из них потому, что не хотели лишаться помощников в полевых работах. Другим препятствием были бедность родителей или расстояние : полторы-две версты и больше от школы до больший-ства изб ; и дорога трудная во время осенних дождей или зимних морозов. Надо было снабдить детей и подходящей одеждой, что было не под силу бедным семьям.

Дома их дети могли обходиться даже без обуви и верхней одежды в ненастье. Когда им нужно было выйти во двор, они надевали обувь и одежду взрослых членов семьи. Помогать во дворе по хозяйству они могли и в рваной одежде : на дворе не так холодно, как на улице, и земля суше. Чтобы погреться или посушить одежду, можно всегда войти в избу. Другое дело — идти в школу, пройти долгий путь при морозе 20-25 градусов для восьмилетних малышей было нелегко. В осеннее время в уличной грязи вязли не только дети, но и взрослые. В школе нельзя и негде было обсушить одежду. Для школы была приспособлена церковная караулка, в которой жили до этого два церковных сторожа. Караулка была довольно светлая и просторная. В ней сделали перегородку, получилось две комнаты : в меньшей поселили старичков-сторожей, а в большой поставили парты и повесили небольшую классную черную доску на стену.

Долгожданный день наступил. Мы, в сопровождении своих матерей, направились в школу. Нас было четверо из нашего околодка*. Я шел в школу с книжкой и потому был полон чувства гордости и превосходства над своими товарищами, у которых ничего не было. Книжка эта была : Священная История, которую отец принес вместе с Евангелием при возвращении с солдатской службы. Обложка и несколько первых листов у нее отсутствовали, и потому составитель ее остался для меня неизвестен. Она лежала в сундучке без употребления.

Отец читал изредка по складам только Евангелие. Чаще всего это случалось вечерами накануне больших праздников или « на святках » («святые дни» — время от Рождества до Крещения*). Молодежь и дети на святках* собирались у кого-нибудь из соседей и проводили время за игрой в карты. Мои родители считали такое развлечение греховным и не позволяли нам уходить из дому в такие дни. « Нечего мотаться по улицам и зубоскалить ! В святые дни нужно заниматься святым делом », — говорил наш отец, вынимал из сундучка заветное Евангелие и начинал читать. Читал он медленно, с остановками, плохо соединял слоги, и потому мы не понимали смысла чтения. Оно требовало от него большого напряжения, и он скоро уставал. Мать просила его объяснить нам прочитанное. Он пускался в туманные объяснения и вскоре с досадой умолкал. Видно, он и сам неясно понимал священный текст. Священная же история интересовала только меня ; время от времени я вынимал ее из сундучка, перелистывал и рассматривал в ней картинки из жизни Христа. Мое внимание привлекала больше всего та, на которой был представлен римский воин с копьем и со щитом и рядом с ним — две красивые белые лошади, похожие на лошадей нашего соседа Гараськи. Каждый раз, беря в руки эту книгу, я искал прежде всего эту страницу и, рассматривая ее с нежностью, я повторял : « Гараскины лошади ! »

С этой книгой я и пошел в первый раз в школу. Мы горели таким нетерпением и так торопили провожающих нас матерей, что пришли в школу значительно раньше назначенного часа. Нам пришлось долго ждать торжественного момента, который наконец-то настал. Прежде всего священник отслужил молебен, освятил помещение и благословил школьников, первых пионеров науки нашего села. Наше учение ограничилось в этот день тем, что нам дали каждому букварь и псалтирь*. Священник сказал нам напутственное слово и велел прийти завтра вовремя. Подойдя к священнику, чтобы получить книги, я с гордостью показал ему священную книгу. Не зная почему, я был уверен, что нас будут