Плотина, за которой скрывались все обиды Грабиной на Живетьевых, от этих слов взорвалась, и на меня полилось столько информации, что если бы не зелье концентрации, то я утонул бы, не выдержав такого напора. Что там было правдой, а что Дарина придумывала на ходу, я бы определить не решился. Очень уж фантастически звучали некоторые обвинения, но в отношении Арины Ивановны ни в чем нельзя быть уверенным.

Поток выключился так же внезапно, как и начался — несколько капель зелья болтливости действовать перестали. Открывался простор для экспериментов по зависимости болтливости от концентрации зелья в вине.

— Что-то я разговорилась, — удивленно констатировала Грабина.

— Невозможно постоянно в себе держать обиду, — сочувствующе сказал я. — Еще вина?

— Еще, — согласилась она. — А ты почему не пьешь?

— Пью, но мало. Пьянею быстро и потом теряю голову, — признался я ей на ухо. — Но кажется, голову я сейчас теряю и без вина.

— Скажешь тоже, — фыркнула она недоверчиво.

То количество алкоголя, которое Грабина выпила, на нее не подействовало вовсе, выглядела она до отвращения трезвой. Мы еще не допили первую бутылку, но что-то мне подсказывало, что и после третьей она останется в сознании. Поэтому я думал, как скорректировать планы без добавления зелья Правды в бокал девушки: если она будет недостаточно пьяной, то не забудет то, что говорила, а это может быть для меня опасно.

— Ты потрясающе красивая. Я таких девушек раньше не видел.

Стоило немного отодвинуть моральные установки, вдалбливаемые в меня с детства, как я начал действовать в полном соответствии с полученными с модуля знаниями, прощупывая уровень допустимости у данной девушки. Судя по тому, что все мои маневры воспринимались одобрительно, девушка была либо низкой социальной ответственности, либо я вел себя так, как требовалось самой Грабиной. Это немного беспокоило, но не настолько, чтобы я забыл подлить капли болтливости в следующий бокал.

В перерывах между приступами грабинского речевого недержания мы целовались. Ощущения были приятные, но почему так заводится Грабина, я не понимал. У меня голова была настолько ясной, что я мог решать задаваемые нам уравнения из высшей математики, не переставая обрабатывать партнершу.

«Это потому, что ты вывозишь на технике, а эмоции у тебя в этом отношении приглушены, — важно пояснил Песец, с которым я поделился своими размышлениями. — А у нее нет. А ты еще и понимаешь, что можно делать, а что партнерше не понравится».

Танцы, поцелуи и не только, танцы — так продолжалось до середины третьей бутылки. Мне пришлось принимать еще одно антиалколольное зелье, но при этом я делал вид, что уже сильно пьян. А вот Грабиной притворяться не пришлось. Глаза у нее неестественно блестели, а грудь так и норовила выскочить из лифчика. Чему я в конце концов поспособствовал. Грудь была красивая, а девушка не протестовала, получая даже какое-то извращенное удовольствие, потому что наверняка знала о моей проблеме и чувствовала себя в безопасности. Или не извращенное?

Она щурилась как довольная кошка, а я размышлял, стоит ли подливать к зелью болтливости зелье Правды или потихоньку совершать отход к дому. Потому что все грабинские истории я уже выслушал на несколько раз, а она не казалась пьяной достаточно для того, чтобы не вспомнить, что несла, на следующий день. Пока она не несла ничего компрометирующего, только жалобы на то, что ее задвигают как представителя не главного кланового рода.

— Ты такая талантливая, — в очередной раз согласился я, с трудом удерживая зевоту. Нет, антиалкогольное зелье действовало исправно, вот только девушка, которую я старательно охмурял, уже надоела мне до чертиков. — А тебя несправедливо отсылают на задворки империи. Своих родичей Живетьева, поди, в столице оставляет.

Сказал я это зря, потому что Грабина моментально вспомнила, что она приглашала меня не просто так, а по делу, и, как она думала, незаметным движением сняла с меня блок на либидо.

Это было похоже на удар электрошокером, когда части тела, начинают действовать, обращая внимания только на дремучие инстинкты. Девушка напротив показалась ослепительно красивой и настолько желанной, что, если я прямо сейчас не удовлетворю желание, то…

«Снимай второй блок! — заорал Песец. — Быстро, пока есть возможность».

Не отрываясь от Грабиной, я автоматически снял блок-пиявку, после чего мне резко стало не до девушки. Потому что по жилам словно пронесся жидкий огонь. Больно было настолько, что я не удержался на ногах, упал на пол и заорал.

— Что с тобой? — испуганно спросила Грабина.

Я если и воспринимал что-то вне себя, то ответить пока не мог, хотя боль потихоньку уходила и приходило понимание, что Грабина — очень плохая целительница. Потому что хороший целитель первым делом произведет диагностику.

Вспомнила это и Грабина, поправив платье, произвела диагностику и заорала от ужаса уже сама, потому что обнаружила, что внезапно сняла не один блок, а два.

Такие сдвоенные вопли не могли остаться незамеченными, и к нам вломились сразу несколько студентов, снимающих здесь комнаты. Дверь при этом была вынесена напрочь, открыв картину: «Умирающий пациент и самоотверженная целительница».

«Что со мной?»

«Адаптируешься к силе. Я немного помогаю, но скачок слишком резкий, почти в три раза. Зато посторонние мысли ушли».

Похоже, такое развитие событий Песец запланировал сразу и решил мне не говорить, чтобы поведение было естественным.

— Что тут случилось? — спросил один из вломившихся.

— Все под контролем, — пискнула Грабина. — Я провожу необходимые реанимационные мероприятия.

Боль стала уже настолько терпимой, что я смог сесть и притянуть к себе рюкзак, из которого вытащил зелье регенерации. Сейчас оно мне точно не будет лишним.

«Я себе в магических структурах ничего не повредил?» — спросил я у Песца.

«Нет. И не повредишь, если не будешь что-то на пределе сил магичить в ближайшие две недели, а потом все в норму придет. Ну это если Живетьева опять на тебя Пиявку не влепит».

— Так что случилось-то? — продолжил настаивать вломившийся парень.

— Если б я знала… — картинно