на миг стало ярким и четким. Лика ведет за руку рыжеволосую девочку лет пяти, та что-то увлеченно рассказывает матери, затем выдергивает руку и бежит собирать опавшие кленовые листья. Лика зовет дочку. Архивариус силился расслышать имя ребенка, но голос Лики потерялся в треске помех.

Он попробовал замедлить сороконожку, но демон уже заглотил новый сюжет. Сквозь пиксельный снег Архивариус узнал квартиру Лики. В кадре снуют люди в черной униформе. Идет обыск. Камера движется из комнаты в комнату – везде перевернутая мебель, по полу рассыпаны листы бумаги, книги, одежда.

Оператор находит Лику. Она стоит у стены. Руки заведены за спину, растрепанные волосы скрывают лицо. Рядом на стуле сидит прокурор в синем кителе. Его губы беззвучно шевелятся. Внезапно прорвался звук. Сквозь помехи слышно: «Нарушение закона о социальной открытости… Наказание путем высылки в Центрально-Африканскую агломерацию».

Архивариус зажмурился, а когда открыл глаза. Демон уже сделал новый скачок. На экране – салон скоростного поезда на Москву. Среди пассажиров – девушка-подросток лет четырнадцати-пятнадцати. Она спит, прислонив голову к окну, рыжий локон выбился из-под съехавшей зеленой вязаной шапки. За стеклом, сливаясь в цветные полосы, мелькает тайга. Скачок. Уже знакомый сегодняшний сюжет, в котором повзрослевшая рыжеволосая девушка лежит на полу, а два безопасника заламывают ей руки. Изображение задергалось, пошло рябью и пропало: демон соскочил с нити. Архивариус развел онемевшие пальцы, разрушая виртуальный экран.

Старые серверы не могли прорисовать даже упрощенное рабочее место архивиста. Но Архивариусу хватило небольшого стабильного интерфейса, в котором он прокручивал считанное демоном видео. Лика и ее дочь… Его дочь… Почему он за столько лет не вспомнил о своем ребенке?

Архивариус еще раз прокрутил кадры ареста Лики. Оказывается, она не бросила математику. Стены ее квартиры были исписаны формулами и расчетами. Что-то не давало покоя. Наконец Архивариус понял. На стене за спиной Лики он увидел знакомую систему многомерных уравнений. Провести вычисление не составило труда. Результатом оказались номера букв алфавита. Архивариус расшифровал текст и замер. На экране светилось: «Любой ценой спаси дочь».

* * *

Архивариус взглянул на часы. Три утра. За пределами виртуального мира, за бетонными стенами лаборатории бурлит ночной мегаполис. В такт музыке мигает подсветка кафе и ресторанов. Горожане, охваченные безумными ритмами, толкаются на стадионах и в клубах, нетрезвыми толпами бродят по аллеям и скверам. Над их головами кружат аэротакси с резвящимися пассажирами. Всюду веселье и отчаянные попытки забыть проблемы прошедшего дня. Лишь в глубине правительственных кварталов темно и спокойно. В клетушках миграционного центра сидят арестанты в ожидании транспорта для высылки. И среди них – рыжеволосая девушка с карими глазами. Его дочь, имени которой он так и не узнал.

Архивариус вздохнул, снова вызвал терминал и начал бегло вводить новые строчки кода. Через два часа он устало отстранился от монитора, проверил карман на поясе и нащупал спичечный коробок. Прошептал:

– Да, Лика. Я спасу ее… Я всех спасу.

Он посмотрел в зеленое марево под ногами, непроизвольно задержал дыхание и нырнул в цифровой туман.

Широко загребая руками, Архивариус спустился туда, где пирамида превращалась в пучки тонких бесцветных нитей. Похожие на водоросли, они колыхались в зеленой мути. Еще полчаса Архивариус потратил на поиски главной из них.

«Со святого Буколы все началось, им же и закончится», – подумал он, вынимая из кармана спичечный коробок. Открыл, вытащил из него длинную красную нитку и соединил с концом бесцветной нити Буколы. Та мгновенно окрасилась в алый цвет, красный поток перекинулся на смежные нити и начал подниматься все выше и выше, охватывая всю пирамиду.

Убедившись, что процесс стабилен, Архивариус расслабился и позволил телу свободно дрейфовать в пиксельной взвеси. Его подхватило невидимое течение, опрокинуло на спину и, кружа, медленно понесло. На небе вспыхивали и гасли квадраты пунктирной разметки, в динамиках звучала нестройная музыка. Архивариус смежил веки, и его накрыла теплая волна. На миг захотелось остаться в здешнем инобытии, ни о чем не думать и не заставлять себя выбрать лучшее решение из худших.

В юности он прочел рассказ о путешественнике во времени. Тот в далеком прошлом по неосторожности убил бабочку, и эта смерть необратимо изменила будущее. В отличие от незадачливого темпорального туриста Архивариус точно рассчитал, как, подправив одну судьбу, можно переписать всю историю.

На запястье завибрировал браслет. Архивариус поднес к глазам индикатор. «Началось!» Запущенный процесс, словно горящая в степи трава, добрался до ядра архива. Архивариус представил, как в марсианских кристаллах перестраиваются нейронные связи, волнами меняются нити судеб, мечутся поисковые демоны, обезумевшие пряхи переиначивают ткань истории. Скорость изменений растет. Поглотив московский архив, процесс перекидывается на башни других агломераций. Вскоре агония сотрясает все архивы мира: структура кристаллов рушится, переиначивается и стирается накопленная за десятилетия информация. Хаос охватывает системы жизнеобеспечения, блокируется работа государственных служб, сходят с орбит спутники слежения, открываются двери тюрем и изоляторов.

Архивариус прислушался. Словно откликнувшись на его мысли, сквозь шлем пробился резкий прерывистый звук – истошно вопили упсы, сообщая об отключении электричества. Окружающее пиксельное марево задергалось, пошло темными пятнами и начало скукоживаться, словно тлеющая бумага. Тьма быстро расползалась, пожирая цифровую вселенную. Прошла минута, и Архивариус оказался в мертвой черной пустоте.

Он снял с потной головы шлем и зажмурился от резкого света аварийных ламп. Отстегнул крепежи и вывалился из вирткамеры. С трудом встал на ноги, выбрался в коридор и по бетонным ступеням поднялся на крышу.

Начинало светать. Архивариус огляделся и не увидел привычных огней ночного мегаполиса. Там, где раньше сияла иллюминация, теперь едва угадывались темные контуры зданий. Протяжно, по-звериному, завыли сирены. В нескольких частях города одновременно вспыхнули красные отсветы начинающихся пожаров. В небо потянулись рукава густого черного дыма.

Только сейчас Архивариус почувствовал, как сильно устал. Он сел на холодный бетон и закрыл глаза. Ему привиделась рыжеволосая девушка, бегущая по объятым паникой улицам. Свободная от личной истории, она может выбрать себе любое имя и любую судьбу.

Вой сирен усилился. Внизу, совсем рядом, послышались выстрелы, крики, звон разбитого стекла.

– Теперь, Лика, каждый может начать жизнь с чистого листа, – прошептал Архивариус. – Каждому теперь дана вторая попытка.

Он поднял веки, рывком встал на ноги. Пристально посмотрел на очертания городских зданий. Развернулся, подошел к аэромобилю, потыкал по панели управления. Машина стояла мертво и на команды не реагировала.

Под ногой звякнуло. Архивариус наклонился и поднял ржавый кусок арматуры. Покрутил, приноравливаясь, в руках. Прошел по периметру крыши к скобам пожарной лестницы и, перебравшись через перила, начал спускаться.

БАД

– Шеф звонит, – пропел на ухо Робин.

Вяземцев поморщился. Он только собрался на обед, да и в голосе полицейского искина слышалась издевка. Может-таки, перепрошить его, чтобы стал покладистей? Другие следователи выбирают «Ватсона», «Гастингса», «Шарапова», наконец. А вот по молодости захотелось чувствовать себя супергероем. Вяземцев подавил раздражение. Конечно, он не будет ничего менять. Сорок лет уже вместе. Так вдвоем на пенсию и уйдут.

– Соединяй! – Вяземцев откинулся на спинку кресла, наблюдая, как в воздухе перед ним мерцает голографический монитор.

Серебристое марево прояснилось, открыв визуальный портал в кабинет начальника УВД по Ярославскому району Московской агломерации. За раритетным дубовым столом развалился полковник Ефремов, его объемные телеса заполнили широкое кожаное кресло. Лысый череп, одутловатое лицо, нос картошкой и потные пятна под мышками – натуральный кондитер или торговец пончиками! Лишь цепкий взгляд голубых, со стальным отливом, глаз выдавал в начальнике человека жесткого, привыкшего отдавать приказы. Перед ним дымилась в пепельнице недокуренная сигарета. За спиной на стене виднелся край портрета Дзержинского и календарь за прошлый, 2070 год с зачеркнутыми красным фломастером датами.

– Занят? – Ефремов изобразил участие.

Вяземцев поднял раскрытую ладонь, мол, для вас всегда свободен. В желудке засосало, и тут же резанула боль, будто шевельнулся испуганный еж.

– Вот что, Юрий Михайлович… – Полковник сделал паузу и пожевал губами, словно