На следующей фотографии та же девушка, но значительно старше, с красиво уложенными волосами и внушительным колье на шее. Рядом с ней улыбалась похожая на нее нарядная женщина — должно быть, сестра. Внизу стоял штамп фотоателье и год — 1967.

Попались две фотографии: на одной худой паренек в кепке на берегу залива, на другой — он же на фоне величественного здания явно сталинской постройки.

— Это я в тридцать девятом году, — прокомментировал дед.

Осторожно перекладывая фотографии, я увидела очередную — с двумя почти одинаковыми девочками, которые весело смеялись, держа в руках мячики. «Альбиночке пять лет, Олечке три годика», — гласила надпись на обороте. Значит, это Альбина с сестренкой. А брата, который постарше, нигде нет. Скорее всего, он непутевый, — сделала я вывод.

Были еще несколько фотографий с сестрами, по мере их взросления. Вот они в школьной форме, вот возле подъезда на лавочке.

И вдруг я наткнулась на весьма странную фотографию.

На ней была Альбина. Но только совсем не такая, как сейчас. Не сразу узнаешь. Боже, до чего интересная девушка! В черном поблескивающем платье, а может, и не в черном, поди разбери на черно-белом снимке. Стройная, как кипарис, с тонкой талией — что называется, фигура «песочные часы». Шелковистые русые волосы мягкой волной струятся до плеч. Улыбка Мона Лизы — загадочная, аристократическая.

В одной руке она держала высокий бокал на тонкой ножке, а под другую руку ее поддерживал счастливый молодой человек. И это был тот самый мужчина, которого я сегодня видела на станции Вторая речка, только молодой! И не в форме, а в костюме с галстуком.

У меня аж дух захватило. Такая пара! И явно они на каком-то праздничном приеме. И этот парень сегодня ведь сходу узнал Альбину, несмотря на пропасть между ее образом тогда и сейчас! Что же у них тогда случилось, в самом-то деле? В том, что они были парой с весьма серьезными намерениями, я не сомневалась ни минуты. И счастливой парой. Так почему же он уехал куда-то и лишь недавно вернулся, а она вышла за алкоголика и стала выглядеть такой чувырлой?

Тут из зала донесся ленивый окрик:

— Аля! Альбина! — звал Вадим.

Я решила проигнорировать. Не хватало еще бегать по первому требованию. К тому же, я занята.

Но нудные крики не прекращались.

— Аля! Альбина! — он явно вознамерился меня достать, взять измором. Не на ту напал!

— Закрой дверь, пожалуйста, — попросила я деда.

Но не успел дед встать, как на пороге возник лохматый, недовольный Вадим.

— Ты думаешь меня кормить? — возмущенно произнес он.

Ну да, ну да, для некоторых мужчин «жена — это друг человека».

— Тебе что, три года, что тебя надо кормить? — повернулась я к вошедшему.

Он вытаращил глаза. Удивительно, как еще челюсть не отвалилась.

— Ты здесь в первый раз и не знаешь, где кухня находится? — спокойно продолжала я. — Попроси дочку, она покажет, где кухня. Открой холодильник и найди там себе еду. У тебя для этого есть руки, ноги и прочие приспособления. Ты не инвалид, слава Богу. А я занята.

Дверь тихонько закрылась с той стороны, а я продолжила свой увлекательный просмотр.

Следующая фотография заставила меня окаменеть. Боже! Сначала меня бросило в жар, затем по телу заструился неприятный холодный пот.

Со снимка на меня холодно взирал тот самый светловолосый мужчина со станции Вторая речка, и теперь он был в военной форме и фуражке. А рядом с ним победоносно улыбалась… сестра Альбины! На обороте было написано «Мамочке и папочке от Олечки и Димочки в день свадьбы, 5 июля 1972 года». Это…это что это? У меня слов приличных не было!

Дед тем временем в волнении ходил по комнате из угла в угол.

— Ты просила меня выбросить эту фотографию, — говорил он извиняющимся тоном, — я помню это. Но я не смог, понимаешь? Вы ведь обе мои дочери. Ты моя дочь, и она — моя дочь! Ну не смог я это выбросить, прости меня, дурака старого! Давай я сейчас ее выброшу!

И он в самом деле потянулся к фотографии.

— Нет! — я закрыла собой ворох фотографий и добавила потише: — Не надо.

Из прихожей до нас вдруг донесся какой-то грохот, потом маты Вадима, а следом пронзительные Риткины крики:

— Папочка, папочка!

Что такое? Вадим собрался уходить к маме? Потому что не накормили, не обслужили, не подали, стол не сервировали? Пусть катится. Интересно, как его там примут без копейки денег?

Дед ринулся в прихожую, и теперь оттуда слышались его причитания. Я тоже решила выйти на шум.

На полу у кладовки растекалась лужа белой краски, присыпанная осколками стекла. Дед своим носовым платочком суетливо протирал Вадиму рот, перепачканный белой вязкой субстанцией.

— Папочка нашел банку с краской в нише, — завывала Ритка испуганно, — и подумал, что это сметана!

Глава 6

К моему великому неудовольствию и великой радости домочадцев, в тот вечер не обошлось без гостей.

Около пяти часов в дверь позвонили. Я вздрогнула от неожиданности, а Ритка, отбросив книжку, радостно помчалась открывать. У деда тоже хлопнула дверь. Только Вадим остался валяться на диване перед телевизором. Зато не преминул мне указать в сторону прихожей:

— Иди встречай — Пашины пришли, как обычно.

Я с трудом подавила недовольный стон. Какие-то Пашины, которых я знать не знаю. И что мне с ними делать? Развлекать разговорами? Угощать пирогами? Которых нет, кстати.

Понятно, что скучно. Из развлечений лишь черно-белый телевизор, мерцающий в углу на тумбочке, да несколько полок с книгами в «стенке». Ни телефона, ни интернета. Но искать развлечения в гостях, которые свалились, как снег на голову? Мы в моем времени давно привыкли собираться в кафе или ресторане, а не тащить людей к себе домой.

Нехотя поднялась я с кресла и прошла в прихожую.

— Ань, Ань, побежали в мою комнату играть! — прыгала вокруг светловолосой девочки счастливая Ритка. — Давай сегодня играть «в школу»!

— Давай, — радостно откликнулась Аня, — только, чур, я — учительница!

— Нет, я — учительница! — возразила Ритка.