Церемония прервалась. В растерянности стояли аксакалы, бии… Растерялся и Шералы. А Юсуп, бледный от гнева, шарил взглядом вокруг себя, искал виновного, на чью голову можно было бы обрушить злость и досаду.

— Старуху надо было дома успокоить, — еле шевеля губами, выговорил он наконец. — Нельзя было пускать её сюда ни под каким видом.

Абиль-бий при этих словах оглянулся через плечо и позвал:

— Ашир!

К нему тотчас подбежал румяный, миловидный юноша с красной повязкой на голове.

— Слушаюсь, Абиш… — сказал джигит, и видно было, что по одному слову Абиль-бия он готов пойти в огонь и в воду.

Абиль-бий указал на него рукой.

— Берите его!

Угрюмые воины, только недавно державшие уведенного старухой подростка, взяли юношу под руки. Он не сопротивлялся, не вырывался, только побледнел вмиг и глянул на Абиль-бия, но тот на юношу не смотрел. Трубные звуки карнаев, глухой тревожный постук барабанов отдавались в голове у джигита одним только словом: смерть! Смерть неожиданно и неотвратимо занесла над ним свой меч, и не было у него ни сил, ни возможности противостоять ей. Улем выкрикивал имя бога, лица людей вокруг застыли в жесткой неподвижности, и никто не смел глянуть обреченному прямо в глаза. Воины понемногу подталкивали джигита к краю белого ковра.

— Не бойся… не бойся… Ничего не будет…

Ласковый голос звучал как отходная молитва. Юноша вдруг успокоился, медленно закрыл глаза, Повинуясь сильным рукам, опустился на колени. Смерть! Смерть! Гулко стукнуло сердце. Не бояться? Ничего не будет? Надежда еще не угасла, маленькой искрой далекого костра светилась она в надвигающейся тьме. Может, это не настоящее жертвоприношение, только видимость, обряд… Ударят сильно, чтобы кровь показалась… Немного крови…

Сильные руки завели джигиту локти за спину. Еще одна рука взяла его за подбородок так, что голова откинулась далеко назад. К открытому горлу прикоснулась холодная сталь. Дрожь пробежала по телу.

— Мама!

Он хотел вырваться, но успел только судорожно передернуть плечами. В следующее мгновение холодный, острый, беспощадный кинжал оборвал жизнь красивого юноши.

— Аллау акбар! Аллау акбар! Во имя бога… во имя султана… во имя духа священного… Аллау акбар!

Алой струей брызнула на белый войлок горячая кровь, сверкнув на солнце. Кровью, горячей кровью запахло в воздухе. Трубы и барабаны славили кровавое торжество.

Алые цветы расцвели на белом войлоке. Юсуп и Мусулманкул ввели Шералы на ковер и заставили его перешагнуть через голову убитого Ашира. Остановились на самой середине ковра.

— Бог тебя благослови! — с ласковой улыбкой произнес Юсуп.

— Бог тебя благослови! — повторил Мусулманкул.

Шералы не знал, что надо говорить. Стоял столбом и подобострастно улыбался в ответ на благословения аксакалов.

— Благослови тебя боже!.. Пусть упрочит бог твое счастье! Сделает незыблемым твой трон! Пришел твой черед, потомок хана, думать о судьбе народной…

Тихие голоса, громкие голоса. Слабые, хрипловатые голоса стариков. Но все они повторяют одно и то же. Все благословляют Шералы.

Мусулманкул обмакнул в кровь тяжелый обоюдоострый меч и, не вдевая в ножны, опоясал им Шералы.

— Благословенно твое оружие! Да поразит оно насмерть твоих врагов! Да охранит пределы нашей земли! Затупит вражеские мечи!

В рев карнаев и грохот барабанов ворвались ружейные выстрелы. Залп… Еще залп…

— Чье настало время? Время Шералы-хана!

Бии и почетные старики во главе с Юсупом и Мусулманкулом ухватились со всех сторон за края окровавленного войлока и подняли его. Шералы потерял равновесие, покачнулся, но удержался на ногах, опершись о плечо Юсупа. Так он и стоял, как бы согнувшись в поклоне, возбужденный и счастливый. Щеки его пылали, он не знал, нужно ли сказать хоть слово, нужно ли кого-то благодарить, он вообще с трудом воспринимал происходящее, словно был это сон.

Чье настало время? Время Шералы-хана!

Музыка и крики не умолкали до тех пор, пока Шералы не пронесли через все войско.

— Чье же, чье настало время…

Но вот торжество закончилось. Юсуп вернулся в шатер. И здесь его будто подменили. Прикусив конец рыжеватого уса, сел он на почетное место, подогнув ноги и тяжело опершись кулаком правой руки о колено. Шералы присел рядом. Все так же радостно улыбаясь, он спросил:

— Что теперь делать будем?

Юсуп как будто и не слыхал; сдвинув брови, думал он о чем-то своем. Вошел Кедейбай с бурдюком кумыса. Юсуп облизнул пересохшие губы:

— Налей-ка…

Кедейбай налил кумыс в деревянную резную чашу; Юсуп протянул чашу Шералы.

Тот вернул чашу Юсупу.

— Выпейте сначала вы.

Юсуп осушил чашу залпом и сразу помягчел. Приказал созвать биев, почетных стариков и тех из молодых, кто уже был на виду. Собрались быстро, расселись, ожидая, что скажет Юсуп-бий. Он обвел всех хмурым взглядом.

— Не хватило сил остановить одну старуху? — бросил резко. — Из какой могилы она выскочила? Опозорились с жертвоприношением! Э-эх! Разве так надо хана подымать?

Мусулманкул вздернул брови.

— Надо было предупредить заранее, мы бы позаботились…

Пышнобородый аксакал, что сидел напротив Мусулманкула, скривил губы:

— Нечего было на старуху внимания обращать, Юсуп остановил его:

— Погоди! Сейчас не то время, когда всего можно добиться одной храбростью, не обращая внимания ни на каких старух. Не надо было допускать ее до себя, вот в чем дело-то! А если уж она пробралась… Не зря говорят, кто увидит солнце — не замерзнет, кто увидит хана — не умрет позорной смертью. Если бедный человек просит тебя о защите, а ты ему откажешь, — худая слава пойдет о тебе в народе. А худая слава сильнее обнаженного меча, она лишит тебя счастья и в настоящем, и в будущем. Да вы и сами это знаете… С чистым сердцем и добрыми намерениями выбирали мы нынче хана. Мы готовимся к ратному делу…

Никто не возражал Юсупу, все согласно кивали головами, но только один среди них чувствовал себя на высоте положения — достойный сын Караш-бия Абиль. В соответствии со своим возрастом сидел он у самого порога, но лицо его было радостно, с нетерпением ждал он, когда Юсуп заметит его.

— Абиль, — сказал наконец Юсуп ласковым, мягким голосом.

Абиль-бий весь подался к нему.

— Что прикажете, бек-ага?

Юсуп пристально глядел на совсем молодого мирзу, у которого едва пробивались усы.

— Сколько у тебя джигитов, младший брат мой?

— Было сто, осталось девяносто девять, бек-ага, Юсуп кивнул.

— Спасибо, братец! Ты поступил мудро. Спасибо, большое тебе спасибо, братец, за сотого джигита.

— Для вас, бек-ага, я и собственной головы не пожалею.

— Я в долгу не останусь, братец. Ты