Кайсин без промедлений опустилась на узкий коврик под ногами и замерла, дожидаясь, пока сядет Шень Ен. Маг колебался. Он явно был из тех, кто не привык вставать на колени. На мгновение Кайсин подумала: что, если он откажется? Будет ли это значить конец церемонии и отмену брака?

Но он все же подчинился обычаю и сел рядом.

– О, великие Прародители! Пред ликом вашим я клянусь в верности и беру эту девушку в жены…

– …мужчину в мужья.

Они одновременно проговорили первые обеты, не сводя глаз с ночного неба.

– Обещаю почитать и хранить верность моей супруге…

– …моему супругу.

Ударил гонг, и жрец объявил:

– Встаньте же, и пусть муж покроет плечи супруги своей защитой!

Едва Кайсин поднялась, как услышала семенящий топот Тейтамаха. Евнух подбежал к Магу и вручил ему полотно нефритового цвета. Шень Ен аккуратно принял его и водрузил, как плащ, поверх плеч Кайсин. Ей не удалось даже мельком рассмотреть узор из блестящей обсидиановой нити, когда жрец заговорил вновь:

– Преклоните колени и поклонитесь земле, что дарует нам жизнь и пропитание!

Молодожены вновь опустились, положили ладони перед собой и одновременно повторили клятвы:

– Пред лоном Матери-Земли я обещаю беречь и защищать своего супруга в тяжелый год и разделять с ним радость и печаль отныне и до конца жизни!

Ударил гонг, и им вновь велели подняться.

– Пусть же супруга докажет, что навсегда покинула родной дом!

Кайсин, придерживая одной рукой тяжелый дар Нефритового мага, второй сняла с шеи синюю ленту с буревестником и застыла, осознав, что Шень Ен слишком высок.

– Мой господин, – смущенно опустив взгляд, сказала она, – позвольте мне принести вам свой дар?

Маг, не произнеся ни слова, коротко кивнул и наклонился. Их лица оказались совсем рядом. Кайсин опахнуло чрезмерной силой и острым ароматом такки. Его кожа была белой, почти бледной, с редкими, но глубокими морщинами, а глаза оказались взаправду черными, почти не отличимыми от зрачков. Кайсин пришлось задержать дыхание и встать на цыпочки, чтобы дотянуться и набросить ленту на шею Шень Ена, отчего едва не забыла поклониться, когда закончила.

– Спасибо, господин.

– Преклоните колени в третий раз, – вновь прокричал жрец, – чтобы принести последние клятвы!

Они опустились, теперь уже лицами друг к другу, и по очереди повторили давно заученные слова. Слова, что считались магическими, ведь, произнесенные пред лицом Небес и Земли, обретали силу и навеки связывали жизни. Но Кайсин почти не слушала, что говорит Шень Ен. Она чувствовала, что, стоит ей сказать то, что собиралась, и она перестанет быть собой.

Она не могла дать последнюю клятву Нефритовому магу.

Стоит это сделать, и мир, ее мир, тот, в котором она выросла, в котором познакомилась с Лю и познала первое и самое яркое чувство, – навеки исчезнет.

Кайсин снова посмотрела на Лю, который так и стоял на краю террасы все это время не шелохнувшись. И тогда она принесла другие обеты.

Не нарочно, но по наитию Кайсин коснулась дремавшей внутри силы и представила, что на месте Шень Ена стоит Лю. Он перенесся к алтарю, занял место супруга, и она смогла рассмотреть его получше. Юноша был в той самой пыльной и потрепанной жилетке, со взлохмаченными волосами и вечно улыбчивым лицом. Рана на его груди еще не зажила, но он все равно пришел сюда, чтобы разделить с ней последнюю ночь ее свободы.

Она почти не знала его, но с легкостью обещала свое сердце ему.

– …мое сердце принадлежит тебе.

Без сомнений даровала свою жизнь ему.

– …моя жизнь теперь твоя.

Не боясь ошибиться, связывала свою судьбу с его судьбой.

– …отныне и вовек мы – одно целое.

Воздух над алтарем засиял. Кайсин чудились синеватые и лиловые всполохи. Они кружились яркими линиями, сплетались в клубок, разлетались кто куда, резвились и игрались, пока не встретились вместе и не растворились в ночной вышине.

Кайсин завороженно наблюдала за огнями, а вместе с ней и вся площадь, все люди, что пришли увидеть чудо и дождались его.

– Что это?

– Это что-то ужасное!

– Ничего подобного не видел…

– Это знак небес!

– Это прекрасно!

Облик Лю растаял. Кайсин недоуменно покрутила головой, пытаясь понять, что так взволновало людей, и поймала взгляд Шень Ена. Она увидела в нем то, чего увидеть никак не ожидала.

В его расширившихся глазах было удивление.

И…

Испуг.

Выдержка из трактата «О четырех драконах» автора Цинь Пиня Третий век со времен исхода Прародителей

Четвертый день стал великим испытанием. Создать звезды и развеять тьму, вылепить из пустоты землю и населить ее животными было непросто. Но куда сложнее оказалось новое творение Духов-прародителей.

При свете голубой луны и холодном сиянии звезд, когда мир спал и ведал лишь спокойствие и гармонию, Прародители явили людей. Они оказались сродни бешеной буре, непокорны и непокладисты. Но еще нежны, как журчание воды, стойки и порой мудры, как земля, алчны и вспыльчивы, как огонь.

Но случилось то, чего Прародители не смогли предугадать.

Появление людей нарушило великий Баланс, что они так кропотливо выстраивали…

Я виноват

Лоян, столица Империи Цао

Великий праздник Сячжи

Полночь

Серый туман застилал его взор.

Он почти не видел, куда ступает.

Он не обращал внимания на цепи на руках.

Он брел, с трудом помня, как нужно дышать. Все тело жгло огнем и лихорадило от холода. Пот ручьями сбегал по лицу и обнаженному торсу, липкими линиями прокладывая себе путь сквозь волосы на груди. Наваждения сменяли друг друга, но ни одно из них не удавалось разглядеть.

Весь мир превратился в огромное размытое пятно.

До саднящей боли в горле хотелось пить. Словно раскаленное солнце высушило всю влагу. Но почему тогда по подбородку стекала слюна? Вязкая. Тягучая. Едкая, как морская вода.

Где-то мелькали вспышки света, которые быстро сменял мрак. Кажется, шумел ветер, но он не слышал ничего. Он даже не помнил, мог ли слышать хоть что-то в своей жизни. Жил ли он вообще? В голове пытались промелькнуть какие-то воспоминания о прошлом, но вместе с ними приходили муки и новые вспышки боли. Лучше не думать. Не стоит даже пытаться. Он не жил. Он не мог жить.

«Кто я?»

Снова боль.

«Нельзя думать».

«Но почему?»

«Хозяин будет недоволен, если я буду противиться».

«Что-то не так…»

«Я должен подчиниться».

Внезапно в блеклый посеревший мир