Я любила учиться, но прошло всего три недели, и перед самым еврейским Новым годом директор пришел в класс и объявил:

– В эту субботу будут занятия и состоится очень важный урок. Те, кто не придет на занятия в субботу… больше не смогут посещать школу.

Я сильно плакала, но мои родители без колебаний приняли решение: мы не можем нарушать закон Шаббата. Так, с большой печалью, я рассталась с бухгалтерской школой.

В ту зиму всех еврейских детей выгнали из школ в наших краях. Мои родители вместе с другими наняли для мальчиков частного учителя, который продолжал заниматься с ними дома. Меня же мама отправила учиться шить к еврейской девушке из нашей деревни, Хинде Вайссман, из семьи Лейбовиц. Навыки шитья, которые я получила у Хинды, помогали мне еще много лет.

Моя сестра Рухи, которой было тогда тринадцать с половиной, училась вязать в вязальной мастерской в деревне. Это была комната, где женщины вязали свитеры, носки и шапки для солдат на фронте. Их вязали из ангоры и овечьей шерсти, спряденной вручную. Рухи быстро освоила мастерство прядения и вязания и вскоре сама учила нас вязать. Под ее руководством мы вязали разные вещи и зарабатывали немного денег.

Евреи составляли около четверти населения деревни, и отношения между нами и нашими соседями-неевреями были обычно хорошими, основанными на взаимном уважении. Сегодня в деревне не осталось ни одного еврея, но в те дни Комят считался важным еврейским центром. Там были большая синагога, а также учебные заведения, иешива и хедер. В нашей деревне были иудейский мясник, раввин, меламед, канторы и иудейские судьи. Одним из таких судей был мой прадед, Шмая Кляйн.

До Второй мировой войны в Чехии редко встречались проявления антисемитизма, но война тяжело сказалась на всех, евреях и неевреях, и на нас начались гонения. В основном антисемитизмом отличались молодые люди, считавшие, видимо, что война началась по вине евреев. Так антисемитизм просочился и в нашу деревню.

Вечером накануне Шаббата в 1942 году моего отца избили, когда он возвращался домой из синагоги. В другой раз венгерская армия вступила в деревню в пятницу, и солдаты конфисковали халы, которые мы испекли. Некоторые боялись, что солдаты конфискуют и священные подсвечники, передававшиеся из поколения в поколение, поэтому спрятали их и поставили свечи на Шаббат, воткнув их в картофелины.

Перед Йом-кипуром 1943 года мы узнали, что неевреи собираются украсть куриц, которых мы приготовили для обряда капарот[21]. У нас во дворе была сторожевая собака, и мы надеялись, что она отгонит похитителей, но кто-то из неевреев бросил собаке мясо, утыканное иголками, отчего та умерла, а кур у нас украли.

На праздник Пурим, в марте 1944-го, нам приказали надеть желтые звезды – отличительный признак еврея. На том этапе антисемитизм в нашей деревне усилился и теперь процветал. Немцы вступили в деревню и окружили ее на своих военных машинах. Нееврейские жители деревни хотели заслужить одобрение захватчиков и приветствовали немцев церемонией, на которой дети пели песни, но немцы не дождались конца церемонии и ушли. Они велели деревенскому начальству подготовиться к выселению евреев из их домов, и начальство покорно стало выполнять их требования.

Каждые несколько дней на стенах правления появлялись листовки с последними указами. Например, запрещалось продавать евреям молоко, все евреи должны были сдать своих лошадей, евреи могли выходить из дома только в период с 10 до 15 часов.

Из-за постоянных и преднамеренных бюрократических задержек некоторые евреи, жившие в наших краях, не получили официальное гражданство Чехии или Венгрии – даже те из нас, кто жил в Карпатских горах уже пять или семь поколений. Поэтому спустя несколько дней после Песаха на стене правления вывесили список с именами деревенских евреев, не имевших гражданства. Им предстояло в ближайшее время покинуть деревню. Мы были потрясены, но все-таки подумали, что это какая-то бюрократическая ошибка, которую можно уладить.

Еще один указ запрещал евреям печь мацу[22], и каждый, кто нарушит запрет, будет наказан. Но как же встречать Песах без мацы? Мы решили испечь мацу втайне. За несколько дней до Песаха – рискуя жизнями – мы собрались в полночь в одном из еврейских домов и испекли мацу для нескольких семей. Мы с сестрой Рухи замешивали тесто, отец следил за временем, чтобы соблюсти еврейские законы[23], и мацу удалось поставить на огонь и испечь.

Накануне Песаха в последний год в нашем доме мама отправила меня с братом Лазарем к иудейскому мяснику в деревне за несколькими курицами, чтобы мы могли приготовить их на праздник. Когда мы возвращались домой, молодой сосед, нееврей, подскочил к нам, вырвал корзину с курами у нас из рук, швырнул ее в канаву возле дороги и стал нам угрожать. Мы вернулись домой перепуганные и заплаканные.

– Я переговорю с соседкой и попрошу ее отчитать сына, – сказала мама.

Мы с мамой пошли к соседке, и мама вежливо поговорила с ней. Соседка отругала сына и сказала ему, что он плохо себя повел. Сын ответил матери:

– Я расскажу Гитлеру, что ты против него!

В неделю Песаха на стенах правления появился новый указ, по которому в день после праздника всем евреям в деревне надо было выселиться из своих домов. Мы не знали, куда нас увезут. Несколько молодых евреев сбежали и спрятались в лесу или у соседей, неевреев, но мне такое и в голову не могло прийти. Даже сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что никогда не оставила бы родителей и младших братьев и сестер.

Более того, по общему мнению, бежать не имело смысла, потому что каждый беглец оказывался вне закона, а тот, кто подчинялся указу и не сопротивлялся, оставался под его защитой.

В субботу вечером, когда Песах закончился, моя мама просеяла муку, чтобы испечь хлеб на дорогу. Из-за праздника у нас дома не было дрожжей, поэтому мама испекла что-то вроде питы.

Поскольку мы были религиозными евреями и строго соблюдали заповеди, мы не занимались стиркой все семь дней Песаха. Поэтому к той субботе у нас скопились кучи грязного белья, нуждавшегося в стирке. Мы с трудом смогли отыскать по чистой нательной и верхней рубашке для каждого ребенка. Мы упаковали одежду, одеяла, пальто и немного посуды и продуктов – бобы и картофель. Поскольку у нас не было достаточно чемоданов, мы сложили свои пожитки в наволочки или завязали в одеяла. Мама приготовила узел