наш истребитель, делая круги над немецким бомбардировщиком, постепенно прижимал его к земле, вынуждая приземлиться. Этот эпизод имел для меня необычное продолжение. Через несколько лет я пытался попасть во МХАТ и, стоя у входа в театр, спрашивал нет ли билетика. Вдруг мое внимание привлек шум, невдалеке от меня назревал скандал. Опираясь на палочку, спиной ко мне стояла молодая девушка, которую я заметил раньше, так как она тоже искала билетик и громко, хлестко отчитывала стоявшего перед ней спекулянта билетами. Вокруг собралась толпа, подошел и я. Причиной скандала была цена на билет. Растерявшийся спекулянт поспешил удрать, удовольствовавшись номинальной ценой, а девушка, тяжело дыша от возмущения, осматривалась вокруг и, увидев меня, предложила один из отвоеванных билетов. Когда в гардеробе она сняла плащ, я увидел у нее на груди орденские планки. В антракте разговорились и оказалось, что она та самая летчица, которая пилотировала упомянутый истребитель и посадила немецкий самолет, командиром которого был огромный немец, никак не веривший, что его дожала эта маленькая девчонка. Позже она провела много боев, была ранена в колено. Нога перестала сгибаться и не имея больше возможности летать, она поступила в Монинскую военно-воздушную академию. Вот, какие встречи бывают в жизни!

До Москвы от Минска доехали специальным поездом, в котором ехали какие-то загадочные военные и гражданские, вагоны были закрыты, поезд стоял в стороне от станции. Мы упрашивали пустить нас в вагон, но безрезультатно. Однако, когда мы объяснили кто мы, двери открылись и нас приняли довольно приветливо. Приехав в Москву, мы сразу же собрались всей группой, проголосовали идти в ополчение и подали заявления. Через пару дней нас зачислили в ополчение, разместили в школе на Почтовой улице, и мы стали ждать отправки. Здесь со мной произошел инцидент, способствовавший моему возмужанию. Я был назначен на ночь дежурным по роте и добросовестно отстоял до утра, хотя без привычки качало от усталости. Вдруг узнаю, что меня опять назначили дежурить?! Понимая, что это недоразумение, я обратился к командиру за разъяснением, но тот не желая разбираться, начал кричать на меня и заявил, что отдаст меня под трибунал. Я спорить не стал, но понял, что передо мной разновидность белостокского старшины, их, к сожалению, встречается в жизни немало, и спорить с ними бесполезно. Часа через два меня все-таки сменили, а через сутки нас всех распустили, так как вышел приказ Государственного комитета обороны, согласно которому студентов старших курсов направить на оборонные предприятия для работы по специальности. Вскоре ребята разъехались по заводам, а я попросил направить меня по специальности на ремонт танков, мне обещали.

Шли дни. Ночами я с ребятами дежурил на крыше общежития во время налета немцев на Москву, а днем отсыпался. Однажды бомба упала в районе нового здания энергетического института, нас сильно тряхнуло. Вскоре мне вручили направление и я поехал в Нарофоминск на автобронетанковую рембазу № 81 Наркомата обороны. Это было в первых числах августа 1941 года. Рембаза располагалась в нескольких километрах от города, имела два цеха, где ремонтировались танки и гусеничные тракторы. Танки приходили прямо с поля боя, горелые, с пробоинами, со следами крови. Их полностью разбирали, детали обезличивались, все необходимое заменялось, сборка шла заново. Затем испытания пробегом, окраска и танк, как новый, отправлялся на передовую вместе с экипажем, который помогал рабочим собирать машину. Здесь же ее и принимали. Начальником базы был майор Овечкин, высокий, худой, со впалыми щеками и воспаленными от недосыпания глазами. Человек долга, он не щадил ни себя, ни других, обстановка была как на передовой. В длинной шинели, заложив руку за борт, он, как призрак, постоянно ходил по цехам, все видел, всех выслушивал, делал скупые замечания, слегка гнусавя, оперативно помогал. Когда он спал – непонятно. Его девизом были слова: единственным оправданием не выполненного тобою задания может быть только твоя смерть. Его боялись, но больше уважали. Он назначил меня заместителем начальника танкового цеха, а позже – диспетчером базы. Как-то я сказал ему, что люди валятся с ног от усталости, надо бы дать отдых. На это он ответил жестко: «Кто свалится – того в канаву, на его место – другого, там (он показал в сторону фронта) труднее». Он был прав.

Как-то поехал я на отремонтированном танке в испытательный пробег, занял место в командирской башенке, высунув голову наружу. Шли на большой скорости по проселочной дороге. Вдруг машину сильно тряхнуло на очередном бугорке, крышка люка, соскочив с защелки, стукнула меня по голове и я, потеряв на миг сознание, свалился в танк. К счастью, обошлось лишь шишкой на голове, а не будь шлема…

Жил я в общежитии (в бараке) на берегу реки Нары, но бывал там редко, так как в основном ночевал на базе, притулившись где-нибудь на столе или на полу. Запомнились холодные осенние ночи, когда под тонким одеялом всю ночь не мог согреться, а утром с Нары наплывал туман и все утопало в мокром полумраке. Нарофоминск отличается в Подмосковье микроклиматом, там всегда холоднее. Позже, слушая уже послевоенные метеосводки, я обращал внимание на погоду в том районе и вспоминал военные годы. Ночные бдения на базе были очень тяжелыми, все время на ногах, полуголодный, не выспавшийся. Чтобы как-то скрасить положение, я купил трубку в виде головы Мефистофеля, они в то время продавались в каждом табачном ларьке, и пустил ее по цеху. Недели две ее круглосуточно курили все по очереди и посмеивались, получилась отлично обкуренная трубка. Однажды нам сообщили, что в районе высадился немецкий десант. Взяв оружие (я ручной пулемет), мы расположились в лесу около базы и дежурили всю ночь, но все обошлось. Однако, над нами гудели немецкие бомбардировщики, идущие на Москву, и невыносимо было осознавать собственное бессилие. В начале октября нас предупредили о предстоящей эвакуации. Наступили холода, у меня ничего не было теплого. Кто-то мне сказал, что в военном городке одна женщина хочет продать сапоги. Я разыскал ее и купил легкие хромовые сапожки, которые буквально спасли меня в ту холодную зиму 1941–1942 годов. Затем купил ватник, а вскоре достал и брюки, правда не совсем законным способом. Однажды мимо базы проезжала автомашина, доверху груженая теплым солдатским обмундированием. Увидев ее, один из рабочих обратился ко мне: «Вон лежат твои брюки, бери, а то поздно будет». Я стал отнекиваться, что как-то неудобно, но меня подняли на смех. Тогда я догнал машину и ухватил первые попавшиеся брюки. Трудно представить, что бы я без них делал, хотя они оказались немного