тесноваты. Таким образом, я худо-бедно, но экипировался. Вид у меня был почти военный, на голове шлем танкиста, остальное солдатско-офицерское. А вот с питанием на дорогу было плохо. Мы с ребятами взяли грузовик, я сел за руль, хотя до этого ни разу не водил, но автомобиль знал хорошо (в институте изучал), и мы поехали в Нарофоминск. Там уже большая часть населения эвакуировалась, магазины были закрыты. Только в одном месте прямо на улице женщина продавала колотый сахар из мешка. Мы взяли по кульку и поехали обратно, это была вся наша добыча. Как мне удалось довести машину – до сих пор удивляюсь: заехал в гараж, жму на тормоз, а машина катится, уткнулась в стену, ключи выскочили и куда-то провалились, так и не нашел. Бежим в цех, там идет подготовка к погрузке. На следующий день 15 октября получили команду грузиться, и ночью эшелон тронулся на Москву. Эвакуация базы длилась несколько дней, немцы были рядом. Как я узнал позже, при обстреле базы погиб майор Овечкин. Очень жаль, это был настоящий командир. Утром мы прибыли в Москву и остановились на станции Сортировочная, недалеко от нашего студгородка. Узнав, что эшелон простоит часа три, я отправился в общежитие в Лефортово. В корпусе было безлюдно, большинство студентов разъехались. Поднимаюсь на четвертый этаж и стучу в комнату Татьяны. Дверь открывается – в комнате Татьяна, Мария (ее сестра) и подруга. Обсуждают, что делать. Эти дни были днями массовой эвакуации предприятий. Время на размышления не было, я предложил ехать со мной, и через час мы уже вчетвером с чемоданами, узлами и даже с тазиком, обливаясь потом, шли к Сортировочной.

Разместились в теплушке на верхних нарах, как говорят, в тесноте, да не в обиде. Вскоре нас перегнали на Киевский вокзал, и там мы попали под бомбежку. Помню, как мы стояли у теплушки и смотрели, как на нас летят бомбы, а мы, пытаясь определить, с какой стороны они упадут, подлезали под вагоном на более «безопасную» сторону. Они упали метров за сто от нас, хотя было впечатление, что они летят прямо в затылок. Ощущение неприятное, но паники не было. Затем началось многодневное путешествие на Урал с длительными остановками, ночными дежурствами на платформах с танками, тяжелыми вестями с фронта. На стоянках иногда удавалось получить горячее первое, а в остальное время девчата что-нибудь соображали на буржуйке в вагоне из тех небольших запасов, которые прихватили из Москвы.

Вначале нас отправили в Сарыкамыш, затем в Кунгур и, наконец, в Глазов Удмуртской АССР, где мы и осели. Двадцать человек разместилось на площади 40 квадратных метров деревянного дома в комнате, разгороженной простынями. Утром я отправился на работу в механические мастерские, в которых нам предстояло срочно разместить оборудование и начать ремонт танков. Стояли крепкие морозы, и работать было очень трудно, но дело продвигалось. Опытные мастера все предусмотрели и захватили с собой инструмент, приспособления, запчасти. Трудно было с питанием, а тем более с куревом. Иногда вечером ходили на станцию и получали тарелку горячего супа заодно с пассажирами очередного остановившегося эшелона. Однажды я решил отнести тарелку супа домой, дорогой поскользнулся, упал на спину, но умудрился, держа тарелку на вытянутых руках, не расплескать драгоценную влагу. С куревом мне как-то очень повезло. Проходя домой через станцию, я увидел у некоторых вагонов оживление: мужчины проворно поднимались по скобам на верхний срез вагона (вагоны были без крыш) и вскоре возвращались с сумками и оттопыренными карманами. Оказывается, вагоны возвращались с табачных фабрик, куда они доставляли табак-сырец, после чего на полу оставалось достаточно табака, который для нас был дороже хлеба. Я подключился к этому муравейнику и прилично «отоварился». Вскоре мы с Таней и Марусей получили ордер на комнату в квартире одинокой женщины, но прожили там всего несколько дней. В первых числах января 1942 года я получил повестку в военкомат и пришел в отдел кадров рембазы за расчетом. Там мне сообщили, что в Ижевске начал учебный год наш Бауманский институт, и есть указание направлять туда старшекурсников. Через день мы, и еще двое с нами, ехали в кузове старенького грузовика, укутавшись во что попало и замерзая до костей. Переночевав где-то в деревне, к вечеру мы добрались до места.

Институт размещался в двух корпусах. Против одного из них, через дорогу, стоял деревянный двухэтажный домик, в одной из комнат которого, на втором этаже жил мой приятель по московскому общежитию Николай Белуха с другом. Кстати, после войны Николай пошел по партийно-комсомольской линии и достиг высокого поста второго секретаря ЦК КПСС Латвии.

Мы с благодарностью приняли предложение Николая и поселились в его комнате 12 квадратных метров теперь уже впятером. Страшно вспомнить условия… Наша комната отделялась от второй, в которой жила семья хозяина, не доходящей до потолка перегородкой. С питанием было тяжело. Ходили через весь город на рынок в столовую, где можно было взять так называемый суп. Брали по пять-шесть тарелок, сливали воду и получали немного густоты. И так несколько раз. Ночью часто бегали, вспоминая этот суп. Со временем в студенческой столовой стало получше, особенно когда туда устроилась работать Мария, которая по возможности подкармливала нас. Но до этой столовой было час хода. Это расстояние за один рывок, в сильный мороз, да в нашей одежонке преодолеть было невозможно, поэтому иногда на полпути стучались в дверь любого дома и просились погреться. На наше счастье во дворе института были свалены дрова, так как в корпусе было печное отопление, и мы ночью понемногу воровали их и топили свою печку.

Очень удручающе подействовало появление на нашей одежде вшей, это было следствием недоедания, скученности и несистематического мытья, а главное результатом общения с людьми, попавшими в такую же ситуацию. Принимали энергичные меры, всю одежду прожаривали в печи. В то время вши были грозным врагом, поэтому в Москве и в других городах на вокзалах были созданы санпропускники, где люди, приезжавшие в город, могли помыться, остричься и обработать одежду. Столовая не могла нас накормить, вечером все хотели есть. Собрав свои жалкие пожитки, мы с Татьяной отправились с санками в деревню, километров за пятнадцать, попытаться выменять картошку. Дорога шла через красивый сосновый лес, был солнечный морозный день. Но наша легкая одежонка и пустые желудки не располагали к любованию. Обмен шел туго, в деревнях уже всем отоварились. По-русски говорили плохо, поэтому торговаться было бесполезно. Поздно вечером измученные, промерзшие, с небольшим мешком картошки мы вернулись домой.

Для меня и