стереотипным пунктам. В результате к предмету вырабатывалось чувство боязни, так как неполный ответ на непонятный вопрос заканчивался пониженной оценкой. Как-то, будучи взрослым и находясь в Анкаре, я прочитал несколько произведений Тургенева, в том числе «Вешние воды», и несколько дней ходил в приподнятом настроении, восхищенный прочитанным. Было острое желание поделиться этим чувством и я написал маме пространное письмо, где в частности высказал мысль о том, что несмотря на многолетние попытки школы привить неприязнь к отечественной литературе, я только сейчас открываю для себя гениальных русских классиков, которые делают счастливыми миллионы людей. Я пишу об этом потому, что вижу на каждом шагу все более укореняющийся взгляд на классическую и серьезную современную литературу как на нечто устаревшее, не модное, сентиментальное. Мне кажется, что за этим скрывается либо элементарная некомпетентность, так как нельзя судить о том, чего не знаешь, либо обычная лень, поскольку чтение требует усилий и умения найти время. Проще брякнуться на диван и «балдеть» в полудреме весь вечер у телевизора, – так делают все, постепенно деградируя в интеллектуальном смысле, пропуская через себя громадное количество телесюжетов, не обогащаясь духовно, оставаясь на прежнем уровне, тем самым постепенно обкрадывая себя. Я убежден, что книгам (хорошим) мы обязаны тем массовым героизмом и стойкостью, которые были проявлены советскими людьми в годы Великой Отечественной войны. Каждому возрасту нужны свои книги. Особенно это важно в школьные годы, когда в человеке формируются взгляды на окружающий мир, на добро и зло, когда особенно привлекает необыденное, героическое, связанное с риском, храбростью.

Я с огромной благодарностью вспоминаю семью хирурга Орлова в Вольске, настоящих русских интеллигентов с широкими взглядами, радушных и гостеприимных. У них в доме была прекрасная библиотека, которой пользовались все знакомые. Я тоже был допущен к этой сокровищнице и в течение трех лет перечитал много книг. Сейчас, оценивая влияние чтения на формирование моих жизненных принципов, я утверждаю, что решающую роль в тот период сыграли произведения Ж. Верна, М. Рида, Ф. Купера, К. Дойля, Ч. Дикенса, Б. Стоу, М. Твена, Р. Киплинга. Этот список подтверждает сказанное выше о порочной практике преподавания литературы в школе, где детям не смогли привить любовь к русской литературе, которая имеет не меньший перечень блестящих классиков, известных всему миру.

Увлекался я немного и рисованием. В нашем классе (7–8 класс) был мальчик, который неплохо рисовал маслом. Как-то летом я зашел к нему и сразу проникся желанием учиться живописи, – так на меня подействовала его, с позволения сказать, обстановка в мастерской. Я купил все необходимое и некоторое время мазюкал, но без помощи специалиста ничего не получилось, и я переключился на графику. Здесь дело пошло успешнее и я даже (вот наглость) выставил на школьной выставке портреты А. С. Пушкина, М. В. Фрунзе и Н. А. Островского.

Пионер и комсомолец

Осталась в памяти подготовка ко вступлению в пионеры, заучивание торжественной клятвы, а потом очень «ответственные» поручения типа: а у всех ли в классе острижены ногти и чистые уши; а затем нескончаемые задания по сбору металлолома и макулатуры. И вот, наконец-то, наступил долгожданный отъезд в пионерлагерь. Располагался он в 15 километрах от города. На высоком берегу Волги, на голой, выжженной солнцем земле стояло штук десять солдатских палаток. В лагере всё было очень скудно: кормили, в основном, перловой кашей и чаем, развлечений, кроме купаний под присмотром перестраховщиков-вожатых, никаких. В общем, это не то, что современный пионерлагерь на море или под Москвой, где много раз отдыхали мои дочери и внучка Лиза, пользуясь благами цивилизации, начиная с купейных вагонов и кино и заканчивая Черным морем. Продержались мы в своем лагере с неделю, а потом, прихватив большие, фанерные пустые чемоданы, удрали. Было нас человек шесть. По дороге сделали «лихой» налет на огород лесника, запаслись помидорами и огурцами, хлеб у нас был. К вечеру были уже дома, голодные, грязные, худые. Так закончился мой первый и последний выезд в пионерлагерь.

В комсомоле я провел 13 лет, но наиболее интересным, конечно, был школьный период. Во-первых, после приема в комсомол нам выдали настоящую форму, как ее раньше называли «юнгштурмовку», состоящую из брюк с манжеткой и пуговичкой ниже колена, высоких вязанных гетр, рубашки навыпуск с отложным воротником и двумя большими карманами с клапанами на груди, на голове пилотка. Все это из плотной ткани темно-синего цвета. К этому придавались предметы особой гордости и зависти всех ребят – широкий кожаный ремень и портупея. Когда я надел всю эту красоту, то не узнал сам себя. В первый день я даже не решался выйти на улицу, мне казалось, что все вокруг замрут с открытыми ртами. Этого, конечно, не произошло, хотя любопытных взглядов было достаточно.

В 1934 году я с группой комсомольцев отправился пешком в деревню Тепловка верст за тридцать, где началась коллективизация, чтобы дать концерт художественной самодеятельности. Среди нас был один хромой мальчик, его отговаривали от похода, но он настоял на своем. Дорога была трудная, сказались жара и отсутствие привычки долго идти с вещами. Всех разморило, а парнишке и вовсе стало плохо, он упал и стал биться, изо рта показалась пена. Мы перепугались, стали отпаивать его водой, дали отдохнуть, и ему полегчало. Наш концерт прошел хорошо, для деревни в то время любое выступление было как подарок. Мы очень гордились своей миссией.

В 1936 году я принимал участие в массовой (несколько сотен) военизированной игре, которая была, пожалуй, первым серьезным испытанием на зрелость, с бессонной ночью, с большим переходом – сутки на ногах.

В комсомоле было интересно, острые споры по разным вопросам, спорт, художественная самодеятельность, в частности школьные маскарады, костюмы к которым мы шили сами и очень в этом преуспели. Очень впечатляли первомайские демонстрации, когда рослые, подтянутые, в белых костюмах, мы четко маршировали перед трибуной. В восьмом классе я стал посещать аэроклуб, изучать самолет и заниматься авиапланеризмом. Это очень увлекательное дело, требующее терпения и аккуратности. Детали модели выстругивали и выпиливали из тонких бамбуковых щепочек и сосновых реек. Каркас крыла обклеивали папиросной бумагой и опрыскивали водой, после высыхания бумага натягивалась как барабан. Особенно приятно было держать в руках пропеллер, который я сам в течение двух дней вырезал и шкурил ножом. Позже мы с Яшей сделали своими руками фотоаппарат, имея лишь линзы, и представьте себе, получилось. Снимали на стеклянные пластинки и с них делали отпечатки контактным способом без увеличения. Потом я сделал по описанию в журнале маленькую лодочку, в которой был установлен паровой