— Да, сейчас подойду, спасибо.

График и впрямь имелся — свежеотпечатанный на принтере и вывешенный на всеобщее обозрение. Смысл дежурства состоял в том, чтобы маяться в коридоре и не давать детишкам садиться на подоконники. А заодно — тормозить особо ретивых, которые перепутали коридор с беговой дорожкой.

— Тамара Андреевна, — спросил Роберт русичку, когда они приступили к выполнению миссии, — а вы в десятом преподаёте?

— Да, к сожалению.

— Почему «к сожалению»? Не хотят заниматься?

— Успеваемость у них — средняя, но, в общем-то, не хуже, чем у других. Дело не в ней. Просто у меня порой впечатление, что мы с этим классом говорим на разных языках. То есть слова как будто одни и те же, но для меня они значат одно, а для них — другое. Раздражает неимоверно.

— Да, я такие отзывы уже слышал. Коновалов, мой предшественник, жаловался.

— Вы с ним общались? Как у него дела?

— Не знаю, мы разговаривали недолго. Он до сих пор, по-моему, переживает за класс. Пожелал мне удачи, сказал, что молодость — моё преимущество.

Тамара Андреевна задумчиво покивала:

— Может, и правда дело в разнице поколений. Ориентиры сменились, приоритеты. По сути, я и десятиклассники — из совершенно разных миров. И между нами — граница, через которую слова почти не доходят, смысл искажается. Это как, знаете, раньше был такой термин — «железный занавес»… Хотя, по этой логике, у меня и с девятым классом должна быть та же проблема, и с восьмым, и с одиннадцатым. Но с ними почему-то работать легче…

Она прервалась и, сделав два шага, встала на пути пацанёнка, который мчался по коридору с победным воплем. Спросила:

— Куда летишь? Хочешь голову расшибить?

— Нет, — ответил спринтер, остановившись. — Я аккуратно.

— Бегать иди на улицу. Понял?

— Понял.

Он обогнул её, прошёл метров пять, оглядываясь, и снова рванул — ещё быстрее, чем раньше. Пожилая учительница хотела прикрикнуть вслед, но лишь махнула рукой. Роберт продолжил прерванный разговор:

— Вы интересную метафору привели, насчёт «железного занавеса». Сам я, правда, таких непроходимых барьеров пока не вижу. Контакт пытаюсь наладить. Специально для них придумал творческое задание, что-то вроде мини-сочинения.

— Ох, — покачала головой Тамара Андреевна, — только не рассчитывайте на многое. Сочинения у них разве что Оля прилично пишет — она девочка начитанная, старательная…

— А как же Антон?

— Антон? Обычный мальчик, звёзд с неба не хватает. Почему вы именно о нём спрашиваете?

— Фэнтези любит, пытается сам писать.

— Вот как? Мне он не говорил.

— Мне тоже. Я случайно узнал.

— Это здорово, я искренне рада. Но вы же сами понимаете, Роберт Александрович, что фэнтези никак не поможет ему при сдаче ЕГЭ. Там темы для сочинений совсем другие. А наша задача — подготовить детей к экзаменам. И как бы я ни приветствовала свободный полёт фантазии, нам заданы определённые рамки. Есть реальная жизнь, и мы под неё подстраиваемся, а не наоборот…

В соседнем классе, где дверь была распахнута настежь, хлопнула оконная створка — разгулялся сквозняк. А во дворе порыв ветра яростно взъерошил листву, пригнул макушки деревьев — и тут же иссяк, развеялся без следа.

— Но я всё равно желаю удачи с вашим экспериментом, — добавила Тамара Андреевна. — Пусть напишут, попробуют. Вдруг получится?

— Они, собственно, уже написали — я просто не всё проверил. У них сегодня по расписанию нет истории, поэтому не спешу.

Звонок прозвенел, и все разошлись по классам. Занятия продолжались.

Парадоксально — каждый урок по отдельности пролетал почти незаметно (слишком много требовалось успеть), но рабочий день в целом тянулся медленно и печально, будто издевался над Робертом. И всё-таки наступил момент, когда часы показали тринадцать-сорок — конец шестого урока.

Роберт не стал заходить домой. Взял в пекарне сосиску в тесте, запил её подслащённым чаем из одноразового стаканчика и зашагал на север, к источнику. Солнце жарило спину.

По пути он размышлял — имел ли вчерашний сон какой-нибудь смысл? Очень уж демонстративно компас указывал на источник, словно давал подсказку для туповатых. Или просто мозг таким способом переваривал недавние впечатления? Ведь он, Роберт, и сам хотел заглянуть туда, где течёт природная минералка…

Северная окраина города по сравнению с южной выглядела цивилизованнее. Частный сектор отсутствовал, зато имелись летние кафе с зонтиками и даже небольшой парк. В парке росли каштаны, стояли скамейки, а в самом центре был пруд с зеленовато-мутной водой. Несколько человек загорали на берегу, но в воду никто не лез.

Роберт обогнул пруд. Здесь, если верить карте, город формально уже кончался. Питьевой бювет стоял за его чертой — и туда, к бювету, вела длиннейшая асфальтовая дорожка. Асфальт потрескался, выщербился; вдоль него росли нестриженые кусты.

Дорожка была пуста. Народ, гуляющий в парке, игнорировал её начисто — никто даже не смотрел в сторону источника, словно тот бесследно растворился в пейзаже и стал невидимым. Ну или, может, местные вот так демонстрировали обиду на несостоявшийся туристический хит.

Роберт приостановился. Вернулось ощущение беспокойства, как накануне вечером. Мелькнула иррациональная мысль — а не лучше ли повернуть назад? Но он отбросил её и пошёл к бювету.

Тот представлял собой шестиугольную призму из красновато-серого туфа. Каждая боковая грань была снабжена широким окном. При должном уходе эта постройка смотрелась бы импозантно — сейчас от неё, однако, веяло запустением. Давно не мытые окна потускнели и утратили блеск; сорняки пробивались из-под асфальта вдоль стен.

Дверь заскрипела, когда Роберт потянул её на себя. Внутри оказалось так же безлюдно, как и снаружи. В центре зала была колонна — очень толстая, шестигранная, повторяющая по форме всё здание. А из колонны торчали краники, по одному на грань.

Он подошёл к ближайшему крану и запоздало сообразил, что не взял с собой тару — ни бутылку, ни кружку. Впрочем, обстановка не располагала к тому, чтобы соблюдать приличия и условности. Роберт повернул рукоятку, сложил ладони ковшиком и подставил их под струю.

Хотя источник официально назывался холодным, вода была скорее чуть тепловатой. «Комнатной температуры», если использовать популярное выражение. Роберт поднёс ладони ко рту, помедлил пару секунд — и сделал глоток.

Десятиклассники не соврали.

Вкус был не кислый, а сладковато-пряный, ненавязчиво-мягкий. И в то же время присутствовал в нём трудноуловимый оттенок силы — то ли железо, то ли что-то ещё. Свежесть, никак не связанная с температурой. Прозрачная лёгкость, которая разливалась по телу с каждым глотком. Уверенность, что всё сбудется…