— Ага, вот видишь, ты сама себя опровергла. Как минимум одна из твоих подруг всё-таки осталась.

— С ней вообще непонятно. Она умненькая была, а не раздолбайка вроде меня. Училась серьёзно, историей увлекалась, думала в универ поступать. В Петербург куда-то, если не ошибаюсь.

— Даже так? — удивился Роберт. — Хотела в Питер на исторический? Любопытное совпадение. Получается, мы могли бы там встретиться.

— Могли бы, — согласилась Ирина. — Только она передумала почему-то. Поступила в наш, местный — час езды отсюда, соседний город. На автобусе ездила каждый день. А потом…

Гостья умолкла и хмуро поковырялась в белой пломбирной кашице. Он спросил осторожно:

— С твоей подругой что-то случилось?

— Не знаю, в том-то и дело. Я со школы её не видела. Один раз только дозвонилась по телефону. Потом звонила — трубку не брали. А в этот раз, когда приехала, попробовала набрать — вообще тишина, как будто номер не существует.

— Тут, насколько я знаю, связь барахлит в последние дни. Не только мобильная, в смысле, но и городская тоже.

— Да, есть такая фигня. То соединяют неправильно, то звук отвратительный. Я вот думаю — надо к Варьке домой зайти. Никак не соберусь, правда. До неё идти далеко. В сторону санатория, там домики на отшибе…

— Я вчера до санатория дошёл быстро.

— Ты, может, и дошёл. А я девушка ленивая.

Она развернулась на табуретке и эффектно скрестила ноги. Словно приглашала полюбоваться и подтвердить — да, с такими ногами надо не пешком бродить по окраинам, а шествовать по красной дорожке. Предварительно подъехав на лимузине…

— Согласен, — сказал он.

— С чем? С тем что я — ленивая?

— Нет, со своими мыслями. Не обращай внимания. И вообще, я тоже ленивый, только скрываю. Сегодня вот еле вытерпел шесть уроков.

— Да уж. Не представляю, как можно эту ораву ещё чему-то учить. На твоём месте озверела бы через пять минут. Ты с ними построже там, только Таньку не обижай.

— Танька твоя решила, по-моему, что она теперь — льготница, раз мы в одном подъезде живём. Не сдала сегодня работу.

— Я ей отвешу волшебный пендель.

— Не надо. На уроке сам разберусь.

— Ну-ну.

Они доели мороженое, Роберт поставил тарелки в раковину — и вспомнил, о чём надо ещё спросить, коль уж речь зашла о школьных делах:

— Слушай, а Коновалов вёл у тебя историю?

— Вёл. А что?

— Да вот любопытно, какие у тебя о нём впечатления.

— Железобетонный был дядя. Такой, знаешь, старинной закалки. На уроках не кричал никогда, даже голос не повышал. Представь? Но мы на него смотрели как кролики на удава.

— А предмет он хорошо знал? Объяснял понятно?

— Это тебе лучше с Варькой поговорить. Она у него была любимая ученица. А я-то что? Двоечница голимая. Мне эта его история была вообще побоку. Я к нему ходила на пересдачи, чего-то блеяла. У него при виде меня — фейспалм. Но тройку мне ставил в конце концов. Из жалости к убогой, наверно.

— Гм. То есть он был строгий, жёсткий, но адекватный. Правильно понимаю?

— Ну где-то так. И что тебя удивляет?

Роберт пожал плечами:

— Просто картина никак не сложится. Весной у него возник вдруг конфликт с учениками — какой-то совершенно абсурдный…

— Да, Танька рассказывала что-то такое по телефону. Но я не особо вслушивалась — своих проблем было выше крыши. Карантин, пропускной режим, с работой непонятки — вот это всё. Сам помнишь, какая была тогда обстановка.

— Помню, конечно. Но сейчас-то — дело другое. Я пришёл вместо Коновалова и ничего пока не пойму. Он мне вчера позвонил, хотел что-то объяснить, но только запутал.

— Ну, может, дедуля — уже малость того? — она покрутила у виска пальцем. — Старенький ведь совсем.

— Вот и ищу ответ.

Она встала и шутливо-покровительственно похлопала его по плечу:

— Давай-давай, педагог, работай. Припёрся в эту дырищу — сам виноват. И спасибо за угощение.

— Уходишь?

— Да, хорошего понемножку. Заходи, если что, звони.

— Если связи не будет, крикну с балкона.

— Договорились.

Он закрыл за ней дверь. Вымыл тарелки, сложил аккуратно карту. Поход к источнику решил отложить до завтра — навалилась усталость, которую он списал на трудности акклиматизации. Принял душ, прилёг на диван и сразу же задремал.

Когда проснулся, солнце уже садилось. Роберт, глядя в окно, почувствовал беспокойство. Попытался понять, в чём дело, но разумных причин так и не нашёл.

Взял сочинения, написанные десятиклассниками, попробовал вникнуть в смысл. Взгляд, однако, соскальзывал, притягивался к окну. Последний солнечный луч угас, багряное зарево тлело над горизонтом.

Сумерки вползли в комнату. Буквы на бумаге терялись, а свет зажигать было неохота. Роберт покосился на пульт от телевизора. Попытался предугадать — что на этот раз покажет хитрая техника? Какие мысли уловит? Беспокойство усиливалось, превращалось в предчувствие перемен, ключ к которым — где-то поблизости, совсем рядом.

Оттягивая момент, Роберт несколько минут прыгал по обычным телеканалам. Кадры менялись перед глазами, но совершенно не оставались в памяти. Наконец, поймав спортивную передачу (показывали гонки на мотоциклах), он задержал дыхание — и перешёл на канал с помехами, похожими на снежинки.

Ждать, пока экран очистится, в этот раз пришлось достаточно долго. Вьюга будто дразнила Роберта. Но он терпел, не переключался — и увидел-таки проступающую картинку.

Сначала показалось, что перед ним — циферблат часов. Затем, однако, изображение стало чётче, и Роберт понял — нет, не часы, а компас, нарисованный на чистом листе бумаги. Рисунок был простой, схематичный. Четыре буквы обозначали стороны света, а стрелка указывала верхней частью на север, нижней — на юг.

Диктор почему-то молчал.

В полной тишине белый фон, на котором был нарисован компас, начал заполняться деталями. Проявилась карта — или, точнее, аэрофотоснимок.

Роберт узнал Усть-Кумск.

Компасная стрелка верхним концом упиралась в минеральный источник.

А нижним?

Роберт сощурился, подался вперёд, что рассмотреть лучше…

…и проснулся ещё раз.

Он полулежал на диване, а экран перед ним заполняли бессмысленные помехи.