– Маленькая мисс, а ты не принесешь мне стакан воды?

Девочка соскочила со своего места и побежала во дворик за библиотекой. Онджо быстро бросила письмо в почтовый ящик.

Попив воды, она пошла вниз мимо клумбы, из которой вырвали цветы. Сердце словно сжало тисками. Онджо подумала об оставшихся письмах. Это действительно было «отчаянное желание потянуть время». Хотя даже не отчаянное, а жизненно необходимое.

В автобусе по пути домой Онджо еле сдерживала слезы. Уголки глаз были мокрыми, а сами глаза жгло. Маленькая учительница оказалась человеком, которого жалко отпускать, – так же бабушка говорила про папу. Онджо вдруг задохнулась от непонятно откуда взявшейся обиды. Ей хотелось зарыдать во весь голос.

Неужели время – это такая жалкая, жестокая и грустная вещь? Жизнь похожа на войну между людьми, с которыми ты хочешь быть, и с теми, с кем не хочешь. В конечном счете жизнь – это извилистый узор, который изгибается между отчаянным желанием быть с людьми, с которыми ты хочешь быть, и нежеланием провести хотя бы секунду с теми, с кем не хочешь. Воля Маленькой учительницы преодолела время и позволила ей отдалить свою смерть. Потому что смерть – это еще не конец. Так же как папино время преодолело его смерть, и он все еще остается живым глубоко в сердце Онджо.

Ветер, который гуляет в березах

Нанджу стала заметно меньше говорить. Исчезла ее прежняя живость, а острый, как лезвие ножа, нюх притупился. И все из-за красавчика из седьмого класса. Он не проявлял к Нанджу ни малейшей симпатии. Сначала просто игнорировал ее сообщения, а потом и вовсе сказал, что она сама оставит его в покое, когда устанет от своей безответной любви. Вялая и равнодушная ко всему, Нанджу совершенно была не похожа на себя.

Она стала часто подолгу смотреть в окно и даже временами ворчала на Онджо. Неужели пришел тот день, когда Нанджу Хон стала огрызаться на Пэк Онджо? Вот это да. Говорят, когда один человек не понимает чувства другого, больно так, что сердце разрывается. Нанджу постоянно ходила с покрасневшими глазами.

Прозвенел звонок к окончанию вечерней самоподготовки, но Нанджу вместо того, чтобы собирать сумку, продолжала без сил сидеть на месте. Раньше такого за ней не водилось. Плечи подруги были понуро опущены, а руки свисали до самой земли, как плети.

– Эй, что с тобой? Ты сама на себя не похожа. В гроб краше кладут. Я-то думала, ты вся такая крутая и современная, почему себя ведешь как средневековая барышня? – не выдержала Онджо.

Нанджу медленно отвела взгляд от окна и гневно сказала:

– Пэк Онджо! Я, конечно, могла ожидать таких слов от других людей, но не от тебя! С остальными добренькой притворяешься, будто душа у тебя шире моря, даже к вору была так великодушна… Что? «Средневековая»? Ну и в чем, по твоему мнению, должна заключаться крутость? Да, я ему не нравлюсь. Грузовиком его переехать? Это будет круто?

Онджо словно ударили по голове тяжелым предметом. «Притворяюсь добренькой»? Даже если и так, это сказала не та Нанджу, которую она знала. Настоящая Нанджу заявила бы что-то вроде: «Не хочет, и не надо, тоже мне!» – и легко отмахнулась от проблемы.

Нанджу выпалила свою обвинительную речь, словно выстрелила, подскочила и пошла прочь. Онджо побежала за ней следом, окликая подругу. Это была не та Нанджу, которую Онджо знала: ее иногда неторопливая, частенько докучливая, немного серьезная и насмешливая подруга.

– Прости, я сказала не подумав. Беру свои слова назад. И про средневековость, и про крутость. Ну не злись.

Нанджу резко остановилась, повернулась и посмотрела прямо в лицо Онджо:

– А ты? Чем ты в последнее время занимаешься? А? Это ты все время так себя ведешь, будто мыслями находишься в другом месте. Я же говорила, что ты стала подозрительной еще с весны? На меня внимания вообще не обращаешь. Слова тебе не скажи, либо переворачиваешь все, либо орешь на меня.

– Я же извинилась, ну.

Онджо почесала голову и схватила подругу за руку. Нанджу в последнее время была на взводе и ходила с таким видом, словно готова разорвать на кусочки любого, кто скажет ей лишнее слово.

– Эй, ну хватит так смотреть, страшно же, – взмолилась Онджо.

– Да я сама не знаю, что со мной. Почему я так себя веду. Мне стыдно, но он правда не выходит у меня из головы. Теперь я понимаю, каково это, когда зациклишься только на одном. Я думаю лишь о нем: как открываю глаза утром, так до самого вечера… Да даже во сне! Меня саму это уже достало и бесит – сил никаких нет. Вначале я сама сомневалась, действительно ли он мне нравится…

Онджо переплела пальцы с подругой и сильнее сжала ее руку. Все оказалось серьезнее, чем она думала.

– Нанджу, теперь уже пора перестать сомневаться. Когда ты в прошлый раз заговорила об этом, в твоем сердце уже была уверенность. У слов есть такая сила. Они делают неопределенные вещи определенными.

– Да? Это правда так?

Онджо кивнула головой, и подруги медленно пошли дальше.

– И чем же он тебя так зацепил? Не кого-то там, а саму Хон Нанджу!

– Я всегда думала, что любовь с первого взгляда – это что-то устаревшее, как ты говоришь, средневековое. Что такое бывало только во времена, ну не знаю… Мамы с папой. Но это нельзя объяснить разумом. Просто он внезапно проник в мое сердце, окопался там и отказывается вылезать. Не знаю, не могу объяснить словами.

Что-то определенно сломалось в ее подруге. Это не подчинялось логике, а, наоборот, было абсолютно, совершенно нелогичным. Нанджу продолжала:

– На прошлой неделе я шла в библиотеку. Ты в тот день опять сказала, что занята. Ну, в общем, я еле тащилась вверх по холму. И в этот момент кто-то съехал на велосипеде вниз. Это был он. Его короткие волосы слегка развевались на ветру, и это было просто потрясно. Как долгожданная прохлада. Знаешь, когда мучаешься от жажды и наконец делаешь первый глоток холодной газировки. Вот такое чувство. У меня сердце так быстро застучало.

Неопределенность закручивает все только сильнее. Онджо подумала, что подруга села в машину со сломанными тормозами, неуклонно набирающую скорость.

– Он промчался мимо, не заметив меня. Для него я – пустое место. Но это не помогает мне разлюбить его. Думаешь, я не старалась? Мне сейчас вообще не до этого. Оценки хуже некуда, рейтинг по результатам экзамена – дно. Теперь я поняла, почему люди говорят, что сердцу не прикажешь, а взрослые и учителя велят сосредоточиться только на учебе. Потому что я читаю или сижу на уроках, а на самом деле не вижу ничего. В голове мысли только о нем, – голос Нанджу угасал по мере рассказа.

– Ох, что же делать. Моя Нанджу. С чего это вдруг наша госпожа Хон так раскисла? Ты же у нас самая светлая голова, любительница решать чужие проблемы. А себе самой помочь не можешь? – Онджо обняла подругу за плечи и успокаивающе погладила ее по спине. – С ним же учится один из твоих старых одноклассников. Как его, Сон Кёни? Вы еще с ним дружили в средней школе. Спроси у него о том, что за птица этот твой молчун.

– Уже спросила. Говорит, что он вообще девушками не интересуется. Он не только мне нравится, за ним и другие бегают. А он и ухом не ведет. Одна девочка из старших классов каждое утро кладет ему на парту шоколадки, чокопайки, пеперо[10] и чупа-чупсы. Он к ним не притронулся ни разу. Отдает все парням из класса, они и рады. Так что вот, соперниц у меня много.

Плечи Нанджу опять поникли.

– Ну хочешь, я с ним встречусь?

От слов Онджо подруга вздрогнула и удивленно посмотрела прямо ей в глаза:

– Правда? А ты можешь? Пэк Онджо, ты?

Насколько же плохо ее знает даже самая близкая подруга?

– Выкладывай его имя и номер телефона, – непринужденно сказала Онджо.

– Ты правда с ним встретишься?

– Конечно! Моя лучшая подруга страдает так, что учиться не может и кусок в горло не лезет. Да я могу в ад спуститься и принести тебе аленький цветочек оттуда, если захочешь. Короче, сделаю все, что в моих силах.

– Пэк Онджо, твоя доброта не знает границ, но ты правда думаешь, что этот зануда будет с тобой говорить? И кстати, прости уж, но кусок в горло мне лезет прекрасно. Аппетит у меня всегда отменный. И вообще, когда грустно, надо больше есть. А то станет еще грустнее. Вот вчера вечером я взяла теплый рис, положила на него ароматную свининку…