сына Роберта принять обращение отца в кальвинизм; в результате религиозная вера сына значительно ослабла.46 После возвращения из Америки Оуэн жил отдельно от жены, хотя и поддерживал с ней дружеские отношения. Он верил в развод, но не стремился к нему; его преданность была поглощена его миссией.

Он активно поддерживал несколько общин, которые пытались следовать его принципам: в Орбистоне в Шотландии, в Ралахине в Ирландии, в Квинвуде в Англии. Первая распалась через два года, вторая — через три, третья — через шесть. Он продолжал распространять свои идеи, выступая с обращениями и написанием статей, и дожил до того времени, когда на Британских островах появилось множество потребительских кооперативов. Он постоянно писал рекомендации по реформам для научных организаций, для правительственных чиновников, для королевы Виктории. Наконец, в 1853 году он обратился к спиритизму, стал прислужником различных медиумов и вел задушевные беседы с Франклином, Джефферсоном, Шекспиром, Шелли, Наполеоном и пророком Даниилом.47 В 1858 году, давно пережив свою эпоху и самого себя, он вернулся в родной Ньютаун и умер там на восемьдесят восьмом году жизни.

Он был хорошим человеком, настолько близким к самоотверженности, насколько это возможно для человека, который полностью уверен в себе. Он не мог полностью преодолеть свое эго; у него была тайная гордость за власть, успех и интеллект; его предприятия были основаны на его личном правлении; но он был прав, полагая, что компетентное сотрудничество требует дисциплины и власти. Лучшее, что может сделать человек, — это расширить свое «я», включив в него своих сородичей, свою страну, свой род, и таким образом найти удовлетворение в расширяющемся благодеянии. Именно это, в конце концов, и сделал Роберт Оуэн, смело расширяя масштабы; и этого достаточно, чтобы причислить его к вдохновляющим пророкам лучшей жизни.

ГЛАВА XVI. Английская жизнь

I. КЛАССЫ

ЦИВИЛИЗАЦИЯ — это люди, которым установлен социальный порядок с помощью правительства, закона, религии, морали, обычаев и образования и оставлена достаточная свобода для изобретений и экспериментов, для развития дружбы, благотворительности и любви, а также для возникновения искусства, литературы, науки и философии. Как эти формы порядка и свободы действовали в Англии 1789–1815 годов и что они породили?

Во-первых, естественное разнообразие людей — их наследственность, возможности и навыки — разделило их на классы, каждый из которых вносил свою лепту в корпоративную жизнь. В Англии не существовало каст, поскольку человек, обладающий выдающимся богатством или выдающимися способностями, мог перейти из одного класса в другой, даже в пэрство; а отношения между пэром и крестьянином часто были дружескими, реже — отношениями между брамином и неприкасаемым. Крепостное право исчезло, хотя лишь небольшое меньшинство крестьян владело землей, которую они обрабатывали. Благородные платили налоги, как и все остальные, и иногда (в отличие от своих французских соотечественников) занимались торговлей или промышленностью. Только старший сын дворянина разделял его дворянство; остальные дети юридически (но не социально) были простолюдинами.

Сохранялось множество неестественных форм неравенства. Концентрация богатства была необычайно высока. Равенство перед законом сводилось на нет дороговизной судебных разбирательств. Обвиняемых лордов могла судить только палата лордов (жюри присяжных); эта «привилегия пэрства» просуществовала до 1841 года. Неосторожные люди без родословной могли быть насильно зачислены на флот. Простолюдины редко занимали высокие посты на флоте или в армии, на гражданской службе, в университетах или в юриспруденции. Правящий класс дворянства и джентри редко позволял малозаметной массе принимать участие в определении кадров и политики правительства.

Пожалуй, классовое сознание было наиболее острым в буржуазии, которая держалась в гордом отстранении от крестьянства и пролетариата и мечтала о пэрствах. Внутри нее существовали завистливые слои: промышленный капиталист смотрел свысока на соседского лавочника;* Великий торговец, который украшал деньги приключениями, держался в стороне от промышленника; а раздутые набобы, озолотившие свои колониальные доходы патриотизмом и религией, образовывали свой собственный класс. Как и во Франции, так и в Англии, никто уже не казался довольным местом, которое ему отвели Провидение, способности или случай; все были заняты подъемом или падением; началось беспокойство современности. Основная борьба шла за то, чтобы капиталист сменил аристократа у руля государства; во Франции на это ушло одно поколение, в Англии — столетия.

Таким образом, до 1832 года дворянство было верховным и улыбалось своим претендентам. В строгом смысле слова оно состояло в 1801 году из 287 «временных» пэров или пэрис и двадцати шести англиканских епископов, которые, как «духовные лорды», имели право заседать в Палате лордов. Временные пэры были ранжированы в порядке убывания: принцы (королевской) крови, герцоги, маркизы, графы, виконты и бароны. Ко всем из них, за исключением принцев и герцогов, можно было правильно применить название «лорд»; их титулы передавались из поколения в поколение старшему сыну. Их богатство основывалось на владении огромными территориями, обрабатываемыми фермерами-арендаторами и наемными рабочими и приносящими такую ренту, как 120 000 фунтов стерлингов в год у герцога Ньюкасла или 12 000 фунтов стерлингов в год у виконта Пальмерстона.2 Объединенные владения герцогов Бедфорда, Норфолка и Девоншира могли бы покрыть среднее графство.3 Ниже этих владык мирской и духовной Англии стояли 540 баронетов и их жен, имевших право на приставку «сэр» или «леди» к своим христианским именам и на передачу этих титулов в своих семьях. Далее шли 350 рыцарей и их жен, имевших право на те же приставки, но не передававших их. Ниже шли около шести тысяч сквайров или «джентри» — землевладельцев, рожденных в старых и принятых семьях и имеющих право носить герб. Все эти группы, стоящие ниже «лордов», составляли низшее дворянство, но в целом они были включены в «аристократию», которая правила Англией.

Похоже, она не считала, что в правлении меньшинства есть что-то плохое. Ее члены со стоическим хладнокровием переносили нищету крестьян, деградацию фабричных рабочих и разорение Ирландии. Бедность, по их мнению, была естественным и необходимым наказанием за некомпетентность или леность, и нельзя позволить слабовольным теоретикам превратить Британию в демократию, покоящуюся на дегенеративной доле. Несмотря на мечтателей-анархистов вроде Уильяма Годвина или Перси Шелли, правительство необходимо; без него народ превращается в толпу, опасную для каждого человека и каждой свободы. Наполеон