В запертом снаружи ларьке, похожем на зарешеченный скворечник, билась бывшая любовница Минтая.

Над ларьком поднималось зарево оставленного нами пожара.

Было свежо, будто в ноябре.

Я увидел, как Минтай выбрался из машины и опасливо осмотрелся. Он сделал два шага к ларьку, встал, чемоданчик свой из рук не выпуская. То ли он убедиться хотел, что его Марина обернулась чудовищем, то ли попрощаться с ней думал, то ли просто нездоровый интерес удовлетворял.

Он постоял неподвижно секунд двадцать. И, понурившись, вернулся в машину, не замечая, кажется, выходящих из темноты зомби…

Он никогда нам не рассказывал, чего тогда хотел и о чем думал. Но мне представляется, что с Мариной этой у него всё было очень непросто. Наверное, он любил её.

Любил по-настоящему. Как больше никого и никогда…

«Мазда» тронулась, аварийкой мне посигналив, и я завел машину, но уехал не сразу. Было что-то притягательное в этом зарешеченном ларьке с побитыми стеклами. И даже уезжая, я посматривал на него в салонное зеркало — и хотя уже трудно было что-то там разобрать, мне казалось, что я опять вижу, как внутри мелькает серое пятно обезображенного лица и тянутся за решетку изрезанные стеклом руки.

Напугав меня, громко чихнула притаившаяся на заднем сиденье Таня. Завозилась, что-то хрипло бормоча, горлом всхлипывая. А мне, зябнущему, вдруг отчего-то сделалось жарко.

Прикрывшись, я тоже чихнул и, пугаясь еще больше, посмотрел на свою руку — тыльная сторона ладони была вся измазана пузырчатой слизью с кровавыми прожилками.

По ночному городу мы не ездили. Мы метались. Зомби были повсюду: на тротуарах, дорогах, площадях, в парках и на парковках. Иногда они держались особняком, чаще — большими и вроде бы даже организованными группами. А порой они собирались в огромные тесные толпы, глядя на которые я почему-то вспоминал лягушачью икру — мерзкое желе, плавающее на прогретых солнцем отмелях.

Прорваться в центр города можно было только на танке. Но мы туда и не стремились. Мы искали объезды, петляли по кварталам, чтобы выбраться на ведущую к кирпичному заводу «бетонку». Остановиться смогли лишь в одном месте — возле похожего на вагончик салона, где под крашеной фанерной вывеской торговали сотовым телефонами и всякими электронными гэджетами. Мы поставили машины под углом друг к другу, подогнав их к стене, — внутри образовавшегося треугольника можно было чувствовать себя в относительной безопасности. Остекленная дверь салона оказалась открыта — Димка распахнул её, придержал, предлагая мне первому переступить порог. Я спорить не стал, только хмуро глянул на него, свое неудовольствие обозначив, крепче сжал рукоять топорика и вошел внутрь.

Свет фар бил прямо в окна, так что в салоне всё было отлично видно. Спрятаться тут было негде, разве только за дверью служебного помещения, но я быстро подпер её стулом. Димка, не церемонясь, расколотил витрину, где стояли рации, сгреб их в пластиковый пакет, велел мне собирать все батарейки, что найду и, присев, начал выламывать дверцы шкафчиков, расположенных под витринами.

На улице перед дверью, то приближаясь, то удаляясь, маячила тень — это Минтай стоял «на шухере», следил, не появятся ли поблизости зомби или кто-нибудь еще. Мы не слишком ему доверяли, и потому ключи от машин держали при себе.

Барахла в том салончике мы набрали изрядно. Но мало что нам потом пригодилось. Разве только светодиодные фонарики лишними не стали, особенно один — со встроенным динамо; он мне лет пять служил, пока окончательно не сломался. GPS-навигаторы тоже на первых порах к делу пришлись. Ну и рации здорово нам жизнь облегчили — за ними-то мы в салон и полезли. Жаль только, что действительно хорошие рации так в багаже и пролежали — подзарядить их было негде. Зато простые китайские «джеты», работающие от батареек, задействовались по полной программе. Наконец-то мы могли переговариваться в движении, координируя свои действия. Да и потом — когда мы приучились выставлять посты, когда осматривались на незнакомой местности или шарили в пустых строениях — рации эти не раз нас выручали…

Возле этого салона доберман Шарик покинул нас, решив, видимо, что его миссия исполнена. Он лизнул Олю и Катю на прощанье и скрылся в полной шорохов темноте, когда мы грабили магазин. Минтай, вспоминая ту ночь, клялся, что пёс какое-то время держался неподалёку, отвлекая чудищ и приглядывая за нами, и лишь потом убежал, уводя зомби за собой…

Ну а на «бетонку» мы всё же выбрались. И к развалинам кирпичного завода, похожим на руины средневековой крепости, приехали без приключений задолго до рассвета. Только вот делать там было нечего: по пригородному пустырю в кромешной темноте бродили десятки, а может и сотни обращенных — мы видели лишь тех, кто выходил в свет фар. Многие из них, возможно, были теми самыми специалистами по выживанию, о которых рассказывал и на которых надеялся Димка.

Мы какое-то время постояли на дороге, но так и не рискнули съезжать с насыпи на разбитую грунтовку, ведущую к заводу. Если кто-то там и прятался, то положение его было незавидным. Развалившийся забор, гнилые ворота, разобранные стены заброшенных цехов — вряд ли это могло защитить от зомби. Скорей всего, обращенные уже проникли на территорию завода. А может быть они пришли туда людьми — уже давно…

Мы уехали в ночь, сбив трех зомби, забравшихся на крутую насыпь. Голос из рации всё спрашивал меня, что теперь делать. Я не отвечал и думал, как бы признаться Димке и остальным, что тоже болен. Меня бросало то в жар, то в холод, перед глазами порой всё начинало плыть так, что приходилось снижать скорость. Я чихал и сморкался в тряпку, которой обычно протирал лобовое стекло. Покашливал натужно, чувствуя колкость в горле и догадываясь, что скоро буду совсем плох.

За дорогой я уже не следил, просто следовал за фонарями «мазды». К обочинам подступали какие-то здания, но я не узнавал их. Было темно и жутко — мы как в чернилах плыли. Димка останавливался несколько раз, но из машины выбраться не успевал — из тьмы выходили зомби, обступали, лезли на свет.