— О, господи… — ужасается Виктория, прикрыв рот рукой.

— Знайте, в какой-то момент мне показалось, что я чем-то был похож на своего брата, — переведя взгляд на Викторию, неуверенно признается Эдвард. — Он тоже приходил в бешенство, когда постоянно ругался со своей девушкой.

— Только не говори, что ты тоже залупил ей пощечину! Да еще и на глазах людей!

— Мне с трудом удалось сдержаться. Хотя бы потому, что мы были в том месте, где были люди. Но вот она сама хотела ударить меня, хотя мне удалось избежать этого и немного остудить ее пыл.

— Но что ты ей сказал, раз она так вышла из себя?

— Все получилось как-то само… — Эдвард тяжело вздыхает, окидывая взглядом всю комнату, и на секунду прикрывает глаза. — Наталия пыталась убедить меня в том, что у нее все хорошо, хотя мне ужасно сильно не понравилось то, как она выглядела. Такое впечатление, что у нее как будто забрали всю радость.

На пару секунд Эдвард замолкает, еще сильнее поджав губы и крепче сцепив пальцы своих рук.

— С каждым новом словом все становилось хуже… — тихо говорит Эдвард. — И я сказал, что ее родителям не повезло, что у них родилась такая плохая дочь. Хотя я сказал много чего неприятного…

Эдвард не договаривает и на секунду отводит пустой взгляд в сторону, пока Виктория приходит в ужас от услышанного.

— Господи, Эдвард, зачем ты вообще упомянул ее родителей? — округляет глаза Виктория. — Нельзя в пылу гнева упоминать родителей и впутывать их в ссору, которая касается вас двоих.

— Да, но она сравнила меня с отцом! Мол я такой же ужасный, как и он. А потом она сказала, что и моей матери не повезло, что у нее родился такой плохой сын. Она намекнула на то, что я — маменькин сыночек, который прячется за ее спину в случае опасности.

— Нельзя упоминать родителей в пылу гнева, слышишь! От этого станет только хуже!

— А вы думайте, мне было приятно слышать то, что я без мамы и шагу ступить не могу и боюсь всего на свете? Если у меня и есть проблемы, то я встаю и иду их решать.

— Я все понимаю, дорогой, но упоминать родителей и особенно так или иначе оскорблять их было бы непростительно. Это то правило, которое я хорошо усвоила за годы, которые прожила в браке со своим мужем.

— Но я не оскорблял ее родителей! Мною не было произнесено ни одного плохого слова. Они же не виноваты в том, что у них выросла такая дочка, которая все время лжет и лишь притворяется милой и пушистой. На самом деле эта девушка — та еще змея…

— Господи, Эдвард… — Виктория качает головой и прикрывает рот рукой. — Почему ты так говоришь о ней? Она же твоя девушка! Как ты можешь говорить такие вещи о той, которую любишь.

— Сомневаюсь, что я люблю ее после того, как она со мной поступила. Клянусь, миссис Ричардсон, я никогда не прощу ее за то, что она все время пользовалась мной и встречалась со мной лишь из страха остаться одной. На нее ведь никто не смог клюнуть. Я оказался единственным идиотом, который повелся на ее красивое личико.

— Откуда у тебя вдруг появились такие мысли? Не надо говорить так о девушке, которая ни в чем не виновата!

— Не виновата? — округляет глаза Эдвард, уставив их на Викторию. — А вы считайте, что девушку красит то, что она смотрит в глаза и нагло лжет? Ваша любимая мисс Рочестер та еще обманщица! Она обманывает не только меня, но и всех тех, кого знает! И делает это осознанно! Чтобы казаться в их глазах бедной овечкой, которую надо пожалеть!

— Но в чем она тебе солгала?

— Во многом, миссис Ричардсон, во многом. Я много раз говорил вам, что терпеть не могу, когда люди смотрят мне в глаза и нагло врут. А эта девушка все это время использовала меня и только сегодня наконец-то призналась в том, что никогда не любила меня и встречалась со мной лишь из страха остаться без мужика, который терпел бы все ее капризы.

— Но ведь ты и сам очень многих обманываешь. Возможно, что даже и саму Наталию. Уж не знаю, правда ли то, что она лжет, но ты без всяких сомнений лишь делаешь вид, что у тебя все хорошо.

— Вы ничего не понимайте, — немного сухо бросает Эдвард. — Эта девушка и правда унизила меня и растоптала мои чувства в грязи. Еще никто не обращался со мной так подло, как она.

— Ну у тебя хоть хватило ума попросить ее все объяснить?

— А я и так все давно знаю. И плевать, что другие могут не поверить мне. Главное, что я прекрасно знаю, кто такая эта предательница и лгунья.

— Был бы ты намного мягче к ней, возможно, она бы что-то и объяснила. Но извини меня, сейчас ты ведешь себя безобразно. Настоящий бы мужчина никогда бы не стал так оскорблять девушку.

— Она заслуживает этого. Пусть знает, какая она на самом деле дрянь. Просто лживая и мерзкая дрянь, которая все время думает только о себе. Эта девчонка — самая настоящая эгоистка! Она из богатой семьи, в которой ее растили как принцессу. Жаль, что у столь прекрасных людей выросла такая жалкая девчонка, которая меняет мужиков как перчатки.

— Боже, Эдвард, какой бес в тебя вселился? — ужасается Виктория, качая головой и уставив свой потрясенный взгляд на Эдварда. — Как ты можешь обвинять эту милую девочку во всех грехах и называть ее едва ли не проституткой.

— А она и есть проститутка! — нагло, уверенно заявляет Эдвард. — Мерзкая, эгоистичная проститутка, которая притворяется милой и невинной с надеждой встретить своего принца! Я прекрасно знаю обо всех ее похождениях. То одному мужику на шею вешалась, то с другим кувыркалась… И она не прекратила это после того, как у нас начались отношения!

— Нет, я не верю в это! — Виктория все больше приходит в ужас от того, что слышит от столь милого и скромного парня, который сейчас сам на себя не похож и как будто находится в чужом теле.

— Я тоже не хотел это признавать, — хмуро говорит Эдвард. — Но я вынужден. И должен был сразу насторожиться, что у этой девчонки было куча мужиков, и она не была такая невинная, какой хотела притвориться. Она уже очень опытная в любовных делах. Очень! Буквально с пеленок ходила по мужикам!

— Откуда