человека. «Новость ошарашила Роберта», — вспоминала Уилсон. С другой стороны, Роберт подозревал, что осведомленность Фукса о супероружии ограничивалась непрактичной моделью, рассчитанной на «воловью упряжку». На той же неделе Оппенгеймер в шутку сказал Абрахаму Пайсу, что было бы здорово, если Фукс рассказал русским все, что знал о супербомбе, так как это «отбросило бы их назад на несколько лет».

Всего за несколько дней до опубликования признания Фукса в шпионаже Оппенгеймер выступил свидетелем на закрытом заседании Объединенной комиссии по атомной энергии. На конкретный вопрос о его политических связях в 1930-х годах Оппенгеймер спокойно ответил, что наивно полагал, будто у коммунистов имелось решение проблем, с которыми страна столкнулась в период Великой депрессии. В Америке его ученики не могли найти работу, из-за границы угрожал Гитлер. Отрицая собственное членство в партии, Оппенгеймер признал, что в военные годы поддерживал связи с друзьями-коммунистами. Однако со временем он увидел у Коммунистической партии «дефицит честности и принципиальности». К концу войны, по его словам, он превратился в «непоколебимого антикоммуниста, для кого прежние симпатии к коммунистическим идеям служили иммунитетом от повторного заражения». Он жестоко критиковал коммунизм за «мерзкую фальшь» и «проявления скрытности и догматизма».

После заседания младший сотрудник комиссии Уильям Лискам Борден прислал Оппенгеймеру вежливое письмо, в котором поблагодарил его за выступление: «Я… полагаю, что вы правильно сделали, приехав на заседание комиссии, и что это принесло много пользы».

Борден, выпускник английской частной школы в Сент-Олбансе и юридического факультета Йеля, умный и энергичный молодой человек, был одержим идеей советской угрозы. Однажды во время войны во время ночного вылета бомбардировщика В-24, который он пилотировал, мимо самолета в направлении к Лондону пролетела немецкая «Фау-2». «Она была похожа на метеор, — писал потом Борден. — Рассыпая красные искры, ракета промелькнула так быстро, как будто самолет висел в воздухе без движения. Я пришел к убеждению, что прямая, трансатлантическая ракетная атака против США не более чем вопрос времени». В 1946 году он написал пессимистическую книгу о будущем риске «ядерного Перл-Харбора» под названием «Времени никто не даст: революция в стратегии». Борден предсказал, что в будущем у врагов Америки появится большое количество межконтинентальных ракет с ядерный начинкой. Во время учебы в Йеле он и еще несколько консервативно настроенных студентов выкупили газетное объявление, призывающее Трумэна объявить Советскому Союзу ядерный ультиматум: «Пусть Сталин решит, что лучше — атомная война или атомный мир». Заметив этот подстрекательский призыв, сенатор Брайен Макмахон взял двадцативосьмилетнего Бордена на работу своим референтом в Объединенную комиссию по атомной энергии. «Он походил на нового пса в округе — лаял громче и старательнее старых псов, — писал о нем принстонский физик Джон Уилер, встретивший Бордена в 1952 году. — Куда бы он ни посмотрел, везде видел заговоры, тормозящие или срывающие разработку оружия в США».

Первая встреча Бордена с Оппенгеймером состоялась на заседании консультативного комитета КАЭ в апреле 1949 года. Молодой человек молча слушал, как Оппи камня на камне не оставляет от проекта ВВС «Лексингтон» по созданию ядерного бомбардировщика. Оппи вдобавок раскритиковал планы КАЭ по началу программы ускоренного строительства гражданских ядерных электростанций, назвав его «опасной инженерной затеей». Бордена аргументы Оппенгеймера не убедили, он ушел, считая его «прирожденным лидером и манипулятором».

В свете разоблачения Фукса Борден, однако, начал подозревать, не стоит ли за поведением Оппенгеймера нечто большее. Льюис Стросс подливал масла в огонь его сомнений. К 1949 году Стросс и Борден уже называли друг друга на «ты». Покинувший КАЭ Стросс работал теперь в роли начальника канцелярии сенатского комитета, надзиравшего за деятельностью КАЭ. Оба быстро поняли, что их одинаково тревожит степень влияния Оппенгеймера.

Шестого февраля 1950 года Борден присутствовал на заседании Объединенного комитета при даче свидетельских показаний директором ФБР Эдгаром Гувером. Официально Гувер прибыл на заседание, чтобы ознакомить комитет с делом Фукса, но при этом не преминул подробно поговорить об Оппенгеймере. В тот день в заседании также участвовали сенатор Макмахон и конгрессмен Генри Джексон.

В избирательном округе Джексона в штате Вашингтон находился Хэнфордский комплекс по производству радиоактивных материалов. Это был бескомпромиссный антикоммунист и ярый поборник ядерного оружия. Сенатор впервые встретился с Оппенгеймером осенью предыдущего года в ходе дебатов о супероружии и пригласил ученого на ужин в отеле «Карлтон» в Вашингтоне, где, к удивлению Джексона, Оппенгеймер заявил, что водородная бомба лишь раскрутит гонку вооружений и сделает Америку более уязвимой. «Я думаю, он страдал от комплекса вины из-за своей роли в Манхэттенском проекте», — сказал много лет спустя Джексон.

Джексон и Макмахон впервые услышали от Гувера, что Хокон Шевалье в 1943 году выходил на Оппенгеймера с предложением поделиться научной информацией с СССР. Гувер уточнил, что Оппенгеймер не поддался на зондаж, однако в подозрительном уме Бордена рассказ об инциденте посеял новые сомнения — не объясняется ли сопротивление Оппенгеймера созданию супербомбы скрытной приверженностью коммунистическим убеждениям?

Месяцем позже Эдвард Теллер рассказал Бордену, что Оппенгеймер намеревался закрыть Лос-Аламос после окончания войны. Оппи якобы заявил: «Давайте вернем поселок индейцам». Историк Присцилла Д. Макмиллан собрала документы, показывающие, что Теллер старательно раздувал подозрения Бордена в адрес Оппенгеймера. По словам Макмиллана, Теллер, бывая в Вашингтоне, не упускал ни одной возможности для встреч с Борденом. Теллер льстил молодому человеку в переписке и «разжигал сомнения Бордена, неустанно повторяя, что термоядерная программа запаздывает и виной тому Оппенгеймер». Борден также узнал, что офицер контрразведки в Лос-Аламосе однажды назвал Оппенгеймера «коммунистическим философом». Наконец, до Бордена дошли сведения о том, что первый муж Китти Оппенгеймер был коммунистом и погиб на войне в Испании.

Борден, Макмахон и Джексон пришли в ужас, узнав, что Оппенгеймер использовал свой авторитет для защиты концепции тактического ядерного оружия поля боя. ВВС и их союзники в конгрессе узрели в инициативе Оппенгеймера плохо завуалированную попытку подрыва главенствующей роли стратегического авиационного командования (САК). Джексон и его коллеги считали главным козырем Америки способность САК к нанесению сокрушительного ядерного удара. «До сих пор, — заявил Джексон, выступая с речью, — наше атомное превосходство держало Кремль в узде. <…> Отставание в соревновании атомных вооружений равносильно национальному самоубийству. Последние испытания в России означают, что Сталин бросил на атомную энергию все силы. Пора и нам это сделать». Джексон считал, что Америка должна обладать абсолютным военным превосходством над любым вероятным противником. Поэтому, если водородная бомба может быть создана, то первыми ее должны создать США. Биограф Джексона Роберт Кауфман писал: «он навсегда запомнил, как благонамеренные, но слишком наивные ученые выступали против создания водородной бомбы…»