ним, не видение, не бесплотный морок. — Откуда… Что ты… здесь делаешь?

— Оттуда. А ты сам-то как думаешь? — грубовато ответил Гэдж; внутри него все тряслось не то от облегчения, не то от тревоги, не то от пережитого ужаса. — Это Шмыр, стервец, завел тебя в Башню, да? Вот мразь… Знал бы я, что все этим закончится, еще в Росгобеле выбил бы ему второй глаз!

— Шмыр, — прошептал Гэндальф. На лице его выразилось страдание. — Да. Да. — Секунду-другую помолчав, он судорожно, словно бы через силу глотнул. Вновь перевел взгляд на орка. — Шмыр, он… ты был прав… я не должен был… ему доверять. — Он стиснул зубы и как-то деревянно застыл, перемогая приступ боли. Попытался криво улыбнуться: — Но ты-то… Ты, Гэдж… Ты-то как сюда попал?

— По глупости, — проворчал Гэдж. Ему не хотелось об этом говорить. По крайней мере, не сейчас.

Он вдруг прислушался к себе и понял, что злится на мага — на его слабость, беспомощность, на дрожащие руки и рваный надтреснутый голос. Не таким он привык видеть Гэндальфа, совершенно не таким, и разглядеть сейчас в этом изломанном, перемолотом, вышвырнутом в застенок истерзанном старике былого решительного и самоуверенного волшебника было поистине делом нелегким…

Гэндальф молчал — он вновь смотрел в стену, как будто позабыв о присутствии собеседника, пребывая на тонкой грани между действительностью и бредом, между явью и забытьем. Разум его блуждал путями дальними, окольными и таинственными, неведомыми для Гэджа.

— Он здесь.

— Кто? Шмыр?

— Нет. Он. Враг. Здесь, в Дол Гулдуре.

— Чей враг? — тупо спросил Гэдж. Гэндальф устало прикрыл глаза — ему было слишком трудно говорить, чтобы объяснять Гэджу вещи, которые, по-видимому, и без того были всем отлично известны.

— Его имя… Саурон, — волшебник прерывисто, тяжело дышал. Он по-прежнему не открывал глаз, но ладонь его неуверенно нащупала руку орка, слабо сжала его холодные напряжённые пальцы. — Гэдж… Тебе нужно вернуться… в Росгобел. И сказать… предупредить… что Саурон — здесь. Он вновь воплотился.

— Э-э… правда? — пробормотал Гэдж. Ему казалось, что Гэндальф бредит.

— Д-да… — волшебник коротко застонал. — Правда…

— И для тебя это важно?

— Важно… не только… для меня…

— Мы вместе вернемся, Гэндальф, — прохрипел Гэдж, и в глазах его странно, жгуче защипало, будто кто-то бросил в них горсть горячего песка. — Вместе. Вернемся.

Впрочем, он и сам с трудом в это верил.

37. Тьма

Чуть дальше по коридору нашлась небольшая комнатка — видимо, бывшая караулка. По крайней мере, здесь было не так неприютно, как в темничных застенках, имелись широкие, пусть и слегка осклизлые от сырости лавки вдоль стен и массивный деревянный стол, стоявший у дальней стены, покрытый жирными пятнами и застывшими потеками воска. Кроме того, комнатка закрывалась тяжелой, окованной железом дверью, которая, хоть и была слегка перекошенной, но все же могла послужить преградой для рыщущих по пещерам голодных крыс.

На случай, если в подземелье вновь явится Каграт или кто-нибудь другой, еще менее чаянный и желанный, Гэдж решил укрыть волшебника там.

Он боялся, что вообще не сможет Гэндальфа поднять, но волшебник, худой и словно бы истаявший, оказался на удивление легким, высохшим, как пресловутая щепка — и Гэдж перенес его в караулку без особых усилий. Уложил на расстеленное на лавке одеяло, подсунул под голову свернутое в тючок тряпье, смазал раны и жуткие рубцы на теле мага снадобьем из немейника… Он не представлял, что он еще может сделать и чем помочь, есть ли у старика какие-то внутренние повреждения, и если есть — как их обнаружить и исцелить. Впрочем, то, что волшебник не умер на месте от всех этих неуклюжих гэджевских забот и хлопот, внушало некоторую надежду. Он то терял сознание и вновь начинал что-то бессвязно бормотать в полузабытьи, то вновь приходил в себя, и тогда взгляд его, устремленный на Гэджа из-под полуприкрытых век, становился напряжённым и как будто виноватым, исполненным горького и неясного сожаления.

— Извини. Я тебя пугаю, Гэдж?

— Я просто, ну… не ожидал тебя увидеть, — честно признался Гэдж, — таким.

— Каким? Как раздавленная жерновами тряпичная кукла? — Гэндальф явно силился улыбнуться, но ему это никак не удавалось. — Не тревожься, запас прочности у меня побольше, чем у обычного человека… Что это за мазь?

— Немейник, — Гэдж замялся. — Радагаст ею… барсуков лечит.

— Ясно. То-то я тоже начинаю чувствовать себя барсуком… — поддерживать разговор волшебнику определенно было непросто, но мазь, кажется, действительно принесла ему облегчение, он слегка расслабился и уже не производил впечатление человека, готового вот-вот пересечь точку невозврата. — Дай мне воды…

Гэдж налил в деревянную кружку воды из фляги, и, поддерживая мага за плечи, дал ему напиться. Волшебник сделал пару долгих жадных глотков, перевел дух, посмотрел на Гэджа, на ссадины на его лбу, на рваную рубаху, на покрасневшее оттопыренное ухо.

— Что с тобой… произошло, Гэдж? Давно ты здесь?

— Не слишком, — пробурчал орк. — Пару дней, как забрел… в это болото.

— Ясно, — Гэндальф прикрыл глаза. — Ну и как… впечатления?

В голосе волшебника было что-то странное, тревожное, словно невысказанный вопрос, ответ на который он пока не нашел и который пытался спрятать за другим, куда менее важным. Гэдж облизнул губы — сухие и потрескавшиеся, будто покрытые старой высохшей краской.

— Я тоже тебя… пугаю? — мрачно спросил он. — Ты не знаешь, насколько теперь можешь мне доверять? Я изменился, да?

Гэндальф внимательно посмотрел на него.

— Изменился… немного. Но это… бывает, Гэдж. Люди… да и нелюди… меняются, знаешь ли, когда взрослеют.

Гэдж молчал. Он об этом не думал. Некогда ему было об этом думать.

Волшебник прерывисто вздохнул:

— Помнится мне, что ты давненько об этом мечтал… встретиться с сородичами, отыскать свое… место в жизни. Разве не так?

— Ну… может, и мечтал. Я просто не подозревал, что… — Гэдж запнулся. О чем он не подозревал? О том, что все в действительности окажется настолько паршивым и мерзким? Что все его глупые детские представления о житье-бытье его соплеменников окажутся сброшены с хрупкого пьедестала и вдребезги растоптаны их же, соплеменников, тяжелыми сапогами? «Я просто не подозревал, что все это время был беспросветным дурнем», — вот как надо было эту фразу закончить.

— Мне нужно уходить, а то меня могут хватиться, — он кивком указал на догорающий факел. — Постараюсь отыскать еще одно одеяло и какой-нибудь еды.

— И свет, — пробормотал Гэндальф.

— Что?

— Раздобудь, если сумеешь, пару свечей. Очень уж тоскливо находиться тут… в темноте. Свет факела слишком ярок, его могут заметить из коридора. А волшебство… — Он секунду помолчал. — Не могу. Да мне бы и