написанных в последние три года, то есть и в год войны, и отрывок из поэмы (еще не публиковавшейся) — «1913»— Вторая часть, которая содержит много десятков стихотворений, называется «Избранные стихи» и содержит выборку стихов за 30 лет (1910–1940). Это в основном прежние, много раз печатавшиеся и известные стихи Ахматовой, разделенные на несколько рубрик или групп. Деление это не имеет никакой видимой логики и способно внушить только ненужное недоумение самим фактом этой рубрикации.

Первая часть сборника состоит из стихов, так или иначе навеянных войной, событиями последних двух лет. Книга открывается таким сильным стихотворением, как «Мужество», затем идет художественно более слабое, но примыкающее к первому по своему энергическому духу. Они дают запев. Но почти вослед голос меняет свою тональность, и перед вами возникает та ахматовская элегия, в которой перевита и боль за погибших, и белая грусть севера, и настроение разлуки, и мудрость понимания, что течение жизни безвозвратно, сладкое томление о том, что ушло навсегда.

Почти что от летейской тени,

В тот час, как рушатся миры, —

Примите этот дар весенний

В ответ на лучшие дары.

— так пишет Ахматова в стихотворении «Надпись на книге», которую невольно хочешь отнести и к этой книге. Что-то дальнее, ушедшее, но прекрасное, как видение, проходит в ней… «И сада Летнего решетка, и оснеженный Ленинград»…

Возникли словно в книге этой

Из мглы магических зеркал,

И над задумчивою Летой

Тростник оживший зазвучал.

Паскаль когда-то назвал человека «мыслящим тростником»: Тютчев взял этот образ в своем классическом стихотворении об одиночестве человека в мире:

Как, отчего разлад возник

И отчего же в общем хоре

Душа не то поет, что море,

И ропщет мыслящий тростник?

И вот этот образ снова возникает у Ахматовой. В тютчевском ли значении или в том древнем смысле — свирели-поэзии, но оживший тростник в устах Ахматовой хочет сегодня звучать в «общем хоре». Вот то главное, под чьим углом и должно произвести отбор стихов. Требовать же от «тростника», чтобы он был тромбоном — нелепо.

У Ахматовой есть много еще не напечатанных, неопубликованных произведений. Из этих произведений в первую очередь и следует производить отбор. К ним можно присоединить и прежние, широко известные стихи Ахматовой. Я не вижу необходимости класть между ними какую-либо композиционно, типографски подчеркнутую грань. Книга должна раскрывать образ Ахматовой в целом как русского поэта, замечательного лирического поэта в многообразии его самопроявлений на протяжении всех годов. Разве на самом-то деле есть такая грань между старой и новой Ахматовой? Между прежними и новыми стихами? Единственно, что необходимо подчеркнуть самим отбором стихов, так это патриотические мотивы в творчестве Ахматовой и, наоборот, освободить ее поэтический образ от всяких мотивов завуалированного фрондерства, от церковно-славянской орнаментики и пр. Последняя была характерной принадлежностью акмеистской и символистской поэтики и мало вразумительна сегодня. «Отрок», «Епитрахиль», «Дева, встань» («Исповедь») и прочий подобный реквизит, довольно обильно представленный в книге, должен быть явно сокращен в книге «Избранных». Подробный разбор стихотворений, вошедших в книгу, не моя сейчас задача.

Мое предложение: сборник «Избранных стихов» Ахматовой пересоставить по новому принципу, придав ему несколько иную композицию» (РГАЛИ. Ф. 1604. On. 1. Ед. хр. 151. Л. 37~37 об., неправленая машинопись; Крюков А.С. Уничтоженные книги Анны Ахматовой // Филологические записки. Воронеж, 1996. Вып. 6. С. 234–237, с разночтениями).

Компромиссный итог двух рецензий К. Зелинский пришел сообщить 11 мая: «[Ахматова], как всегда после подобных визитов, унижена, горда, ранена.

Предлагают дать: всю вторую главу «Поэмы», весь эпилог, вступление, посвящение (это умно, хотя, впрочем, поэму надо давать целиком или не давать совсем, так как это симфония); настаивают на «Ленинграде», «Но я предупреждаю вас», и «Путем», что крайне глупо. Хотят «кое-что снять».

Тихонов сказал [Ахматовой]: «отдел новых стихов, по сравнению со старыми, «мал и слаб».

Снимают отделы и «Тростник»» (Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1. С. 444). К этому времени относится записка Чуковской (с показательной опиской в отчестве: «Фелицианович») к Зелинскому о том, что Ахматова сегодня не сможет увидеться с ним (РГАЛИ. Ф. 2788. On. 1. Ед. хр. 903). Зелинский перераспределил стихи, попросил вставить «Путем всея земли», начало «Решки» (как представляется сегодня, с маловероятными шансами на прохождение) и ряд старых, Ахматова вставила «И упало каменное слово…» (из «Реквиема» — с ложной датой «1934»: Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1. С. 452), попросила вернуть в текст два стихотворения «Из книги Бытия» (Там же. С. 454) в связи с симптомами легализации религии в годы войны (Там же. С. 434) — второе из них, «Лотову жену», предположительно имел в виду рецензент, говоря о «мотивах завуалированного фрондерства». Этот цикл был в книгу возвращен, а стихотворение «Борису Пастернаку», о котором тоже просила Ахматова, — нет (Гончарова Н. «Фаты либелей» Анны Ахматовой. С. 75–77). В июне, с последними добавлениями — «Статуя «Ночь» в Летнем саду» и «Лондонцам» (ЧуковскаяЛ.К. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1. С. 461) — книга ушла в набор. «Август 1940 года», раздражавший И. Лежнева, и «Все это разгадаешь ты один…», тайком посвященное исчезнувшему Б. Пильняку, были изъяты (Там же. С. 472). В августе сборник вычеркнули из плана (Там же. С. 474): «Согласилась со мной, что, по-видимому, это не носит специального характера, а связано с массовым снятием книг из-за того, что нет бумаги: доказательство — полученное ею предложение из пресс-бюро, написанное в самых высоких тонах» (Там же. С. 477). В октябре Зелинский из Москвы «привез разрешение на печатание книги, данное в очень высоких инстанциях» (Там же. С. 491) — ср. слова Ахматовой: «Ее судьба ни в малой мере меня не интересует. Выйдет-не выйдет — все равно. Зелинский звонил мне и что-то объяснял, но я не слушала. Что же касается денег, то я на них смогу приобрести разве что головку лука» (Там же. С. 492), но «[о] казалось, что издательство не платит потому, что разрешение Зелинский привез только на словах. [А.Н.] Толстой сказал, что [Н.А.] Ломакин [секретарь ЦК КП(б) Узбекистана по идеологии] сказал, что [Г.Ф.] Александров [начальник управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б)] хвалит — и этого должно быть достаточно. [А.Н.] Тихонов обещал выудить деньги у прохвоста [М.Н.] Зозовского [директора Ташкентского отделения издательства «Советский писатель»]» (Там же. С. 497). В ноябре вернувшаяся из Москвы жена писателя С.А. Радзинского «сообщила под секретом, что