Я прикрыл глаза. Да. Я ждал, что он захочет узнать именно про это. Что ж, придётся ещё раз спуститься в канаву дерьма.

Я рассказал всё с самого начала. Без стеснения. Глядел перед собой невидящим взглядом и констатировал как на собраниях. Начал с первой встречи в клубе. Потом о том, что произошло в суде. Поведал, что мы переспали снова. А потом ещё и ещё. Что Джим показывал мне свой мир, давал обещания, льстил, соблазнял. Ну, а я поставил на пьедестал его мнение и всеми силами пытался добиться его одобрения. Что я был готов убивать, и что я убивал. Я сходил с ума без него. Был как никогда оторван от реальности. А Джим продолжал заставлять меня хотеть его всё больше и больше, чтобы я подошёл к черте и, не испугавшись ни боли, ни последствий, ступил за неё. И тогда бы он добился того, чего хотел. Я бы стал таким как он. Лишь одно мне было непонятно.

— Иногда он странно злился. — сказал я, поднимая глаза на поглощённого моим рассказом Шерлока. — Мне казалось, его злило, когда я не подчинялся ему. Но это в то же время его и заводило. Он сразу принимался меня… — я опешил, наконец-то ощущая неловкость.

— А может он таким образом выбивал из тебя это неподчинение. — предположил Шерлок. — Зная, что ради его касаний ты пойдёшь на что угодно.

Я обдумал его слова. Может быть. Здесь всё может быть.

— Но ещё он злился, когда я надевал его одежду. Он же хотел, чтобы я стал им, но снова же, противореча своим мотивам, он злился на это. — сколько запутанного и неясного. — И когда я спросил его, есть ли у него болевая точка, он сначала разозлился, я увидел это. Но после он ответил: «Конечно, нет».

По мне мурашки пробежались, когда я изобразил Джима. Пришлось вперить взгляд в Шерлока, чтобы воззвать к разумному. Детектив сидел, раздумывая. Джон продолжал безмолвствовать, посвящая в свои мысли лишь блокнот, в котором он делал пометки. Я не стал упоминать, что кроме того странное негодование вызвал у Джима минет, который я ему сделал в Банке Америки.

— Я не понимаю на что он злился. Что я делал не так?

— А ты думаешь, что он злился на тебя? — вдруг спросил Шерлок.

Его губы снова чуть растягивались. Я же хмурил брови.

— Ну, да. А на кого ещё? — я привык, что на меня кто-то злится. — На себя что ли?

Тут младший Холмс улыбнулся.

— Очень интересно, Эдвард, спасибо. — он приложил пальцы к подбородку, ухмыляясь своим мыслям.

Я хотел начать выпытывать у него то, о чём он думал, но тут в дверь постучали.

— Мистер Мориарти, пора. — раздался голос, принадлежавший одному из копов.

Наши с Шерлоком взгляды соединились. Я вдруг ощутил какое-то странное желание наброситься на него, испытал неприязнь. Джим?

Мне пришлось подняться. Сделать это было не так просто, поэтому я морщился. Итог этой затеи таков: меня никто не спасёт. Сам я себя не смогу вытащить. Так думает и Стоун.

Я ощутил грусть. Пора смириться, что этот вечер станет последним. Я уже чувствую, как изнывают внутренние органы, грозя прекратить свою деятельность. Моя последняя ночь на земле. Ах, как романтично и в то же время трагично. Чем же мне заняться в свои последние часы?

Почти подойдя к двери, я остановился.

— Ещё одна просьба. — я развернулся к Шерлоку.

Тот встал, готовый меня слушать. Тени, бегущие прочь от солнца днём сейчас ликуют, что оно уходит. Они танцуют по комнате и зовут свою покровительницу. А эта квартира ещё возымеет своё место в истории, я уверен. Жаль, что я этого не увижу.

Тяжело, по настоящему тяжело вздохнув, я сказал:

— Не найдётся ли у тебя сигареты?

Я выхожу из дома 221 по Бейкер Стрит. Перед тротуаром стоят в ряд три машины: две полицейские и правительственная. Я немного недоумеваю, но открываю дверь черного Мерса.

— Разве Вы не уехали? — спрашиваю я водителя.

— Мистер Холмс решил, что лучше Вам поехать в этом автомобиле. — отвечает мужчина.

Я не знаю что сказать, поэтому залезаю в салон. Машина тут же трогается, две сзади тоже.

Стараюсь охватить взглядом как можно больше улиц. Помню, как гулял по ним. Как и ветер в моей голове. Может наконец-то пора признаться себе, что любил я бродить один, потому что это напоминало мне путь домой из школы? Я всегда шёл один. Но всегда приходил домой. К маме.

Слеза успевает вытечь, но я её сразу стираю. Стоун права. Я совершенно не анализировал свои поступки. А признай я тогда, что действительно скучаю по матери, может не так бы сильно я сейчас себя ненавидел. Уже не важно.

Моя рука нащупывает в кармашке двери зажигалку. Я достаю, любуюсь её блестящими боками, а затем прячу в карман, где лежит сигарета.

Солнце слабо пробивается через деревья и дома. Скорее уже не само солнце, а его алые отзвуки. Ещё десять минут и наступят настоящие сумерки.

Так и случилось. Прибыл я на базу без сопровождения тёплых лучей. Этот закат был чертовски красивым. И чертовски последним.

Я прошёл пост охраны, попетлял по коридорам, но не стал подниматься к своему блоку. Я направился на стадион. Там. Я хочу побыть там. В месте, где я впервые признался себе, что не такой уж я и сильный, что мне нужен кто-то.

Двери на улицу никогда не закрывают, так что я беспрепятственно снова оказываюсь на свежем воздухе. Гляжу на небо. Градиент от бледно розового у самого горизонта до начинающего темнеть синего над головой.

Я забираюсь на трибуны. Не слишком высоко, но и не у самой земли. Скамьи ещё держат тепло дня. Приятно.

Достав телефон, я кладу его слева от себя. Затем вынимаю сигарету. Верьте или нет, я никогда не курил. Никогда не пробовал. Что ж. Вот моё последнее желание. Хочу умереть настоящим подростком, ищущим уважения или взрослости в нелепых затяжках. Хоть я уже совершеннолетний, это кажется мне всё ещё чем-то запретным.

Я включаю музыку. Она обязательно должна присутствовать.

Засовываю сигарету в рот. Вкус бумаги и запах табака. Подношу пламя зажигалки к кончику. Он тут же вспыхивает цветом ушедшего солнца, а спустя секунду начинает тлеть.

Кто я? Кто для тебя?

Я начинаю отчаянно кашлять. Кошмар. Ну и гадость. Я разочарован. Дым неприятно жжёт горло и лёгкие. Я пару секунд разглядываю сигарету, а затем снова подношу её к губам. Мои глаза