Шрифт:
Закладка:
В своем критическом выступлении В. А. Аврорин коснулся работ Б. А. Ильиша[980], Л. А. Булаховского, А. А. Фреймана, А. С. Чикобавы, Л. И. Жиркова, С. Д. Кацнельсона, остановился на вредном влиянии структурализма в языкознании.
Особенно была отмечена и роль В. М. Жирмунского, «который участвует в работе нашего института, хотя и не состоит в его штате». Начав от теории датского лингвиста Йенса Отто Есперсена, «которую с середины 30‐х гг. уже поддерживал Жирмунский», и умолчав о том, что в большей степени последователем Есперсена был директор ИЯМ академик И. И. Мещанинов, В. А. Аврорин резюмировал:
«Я могу сказать, что его довоенные работы до сих пор имеют хождение наравне с марксистскими работами по языкознанию, что их читают советские люди, в частности наша учащаяся молодежь, и, может быть, кое-кто принимает на веру их политически вредные утверждения, и, наконец, что сам проф[ессор] Жирмунский нигде, ни устно, ни письменно, не только не подверг уничтожающей критике свои прежние работы, но даже не нашел в себе мужества просто и открыто заявить, что он порывает со своими прежними взглядами. Думаю, что настоящий советский партиот сам, без всяких подсказов, давно уже догадался бы это сделать»[981].
Также, уже традиционно, критикой был почтен В. В. Виноградов:
«В своих работах, посвященных русскому литературному языку и его истории, акад[емик] Виноградов вкупе с кучкой литературоведов‐космополитов сознательно и упорно выдвигает на первый план не оригинальные народные особенности русского литературного языка, а элементы европеизации, которые старательно разыскиваются им даже там, где их нет и быть не может. В трудах акад[емика] Виноградова без труда можно обнаружить целые залежи буржуазного объективизма и беспардонного низкопоклонства перед западом. Для всех нас ясно, что акад[емик] Виноградов едва ли не больше чем кто бы то ни было из наших языковедов заражен идеями буржуазного космополитизма»[982].
Однако критическую часть выступления, посвященную Д. В. Бубриху, В. А. Аврорин позволил себе превратить в защитительную. Это было ответом на инициированную Ф. П. Филиным травлю Дмитрия Владимировича:
«Надо прямо сказать, что проф[ессор] Бубрих держит сейчас на своих плечах все советское финноугроведение, охватывающее изучением более двух десятков самостоятельных языков. Проф[ессор] Бубрих внимательно и заботливо готовит кадры советских финноугроведов, уделяя им очень много времени. Проф[ессор] Бубрих поддерживает связь со всеми исследовательскими учреждениями, ведущими изучение финно-угорских языков, помогая и фактически руководя их деятельностью. Проф[ессор] Бубрих чутко и внимательно прислушивается к серьезной критике его работ, проявляя неизменную готовность идти в ногу с положительными достижениями советского языкознания. Научное и общественное лицо проф[ессора] Бубриха, его заслуги перед советской наукой и практикой языкового строительства всем хорошо известны. Но все это не должно заслонять от нашего взора тех несомненных ошибок, которые проф[ессор] Бубрих допускает в своих работах. Ошибки эти в первую очередь связаны с его неумением окончательно вырваться из цепких лап традиционного компаративизма. ‹…›
Наша общая задача – помочь проф[ессору] Бубриху преодолеть пережитки праязыковых концепций в своих работах. К сожалению, я должен отметить, что некоторые товарищи, хорошо ориентированные в вопросах общего языкознания, а среди них и кое-кто из коммунистов, несмотря на прямые обращения к ним проф[ессора] Бубриха за товарищеской помощью, до сих пор предпочитают отмалчиваться на заседаниях, а в кулуарах ехидно посмеиваться и изображать советского ученого Бубриха в виде спятившего с ума неуча. Упрек этот может быть адресован товарищам Кацнельсону, Цукерману, Холодовичу, Будагову и некоторым другим»[983].
Естественно, что после погрома в университете такое выступление, как и прения, показались делегатам с филологического факультета чересчур академичными. Причем «вольности» лингвистов дошли до того, что аспирант ИЯМ Н. Т. Пенгитов[984] свое выступление посвятил исключительно защите Д. В. Бубриха.
Заместитель декана и многолетний член партбюро филологического факультета вышла на трибуну:
«Тов. Редина говорит о своих впечатлениях. Ей не нравится ход партсобрания. Не чувствуется боевого духа в выступлениях. В этом виновен докладчик, который не осветил в докладе, как партийное бюро после постановления ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам мобилизовало всех коммунистов на исправление допущенных ошибок в собственных работах. Да и многие другие коммунисты, например проф[ессор] Филин, недостаточно критиковал их. Говорит о проф[ессоре] Жирмунском, проф[ессоре] Виноградове, работами которых пользуются студенты. Указывает, что критика работ Виноградова и Жирмунского недостаточна»[985].
Министерство высшего образования СССР готовит санкции
Теперь, когда в Ленинградском университете профессора были разоблачены, их будущим занялось МВО СССР. Именно там, после всех согласований с аппаратом ЦК, состоялось решающее мероприятие. 22 апреля 1949 г. – в день рождения основателя Советского государства – при закрытых дверях началось слушание Коллегией министерства вопроса о работе гуманитарных факультетов Ленинградского университета. Официальное заседание, на котором Коллегия утверждала решение, состоялось 23 апреля.
Поскольку результаты проработок были в столице известны, то к 19 апреля руководитель Главного управления университетов МВО СССР К. Ф. Жигач подписал проект будущего решения Коллегии. Мы не будем повторять традиционные обвинения, но оргвыводы напрашивались уже исходя из преамбулы этого многостраничного документа:
«На филологическом факультете на протяжении многих лет руководящую роль играли профессора Б. М. Эйхенбаум, М. К. Азадовский, Г. А. Гуковский и В. М. Жирмунский, стоявшие на позициях воинствующего формализма и проповедовавшие космополитизм в своих научных трудах и лекциях. Эти профессора внушали студентам преклонение перед капиталистическим Западом, принижали творчество великих русских писателей, проповедовали антинародные идейки буржуазного эстетства и формализма»[986].
Далее в тексте проекта в критическом ракурсе рассматривалась работа гуманитарных факультетов (филологического, исторического, политико-экономического, философского, юридического и восточного), а также научно-исследовательских институтов университета. Причем в документе приводятся и небезынтересные сведения о кадровом руководстве университетом со стороны министерства:
«Главное управление университетов не уделяло достаточного внимания укреплению кадров и проверке руководящего и профессорско-преподавательского состава университета.
До сих пор Министерством не утверждены: проректоры по учебной и научной работе, 25 заведующих кафедрами из 146, пять директоров научно-исследовательских институтов из 11, пять деканов факультетов из восемнадцати, 177 профессоров и доцентов кафедр из 341»[987].
В проекте были намечены и оргвыводы:
«Принять
