— Сам Господь послал вас в Китай! — с чувством пожимая ему руку, воскликнул барон Гро, и в его глазах засияла надежда. — Радость сближает, а беда вяжет: в единый узел вяжет, в одночасье.

Покидая лагерь французов, Николай ликовал: свершилось! Настала пора действовать. Его энергия искала выход. Ультиматумы союзников приняли такой угрожающий тон, что в любой момент могло случиться одно из двух: или маньчжурские сановники окончательно потеряют голову и погубят династию, или во всём уступят европейцам: отдадутся им связанными по рукам и ногам. И то, и другое противоречило интересам России. И в том, и в другом случае русские были бы принесены в жертву: не видеть тогда нам трактатов, определяющих нашу сухопутную границу и дающих полное право занять Приморскую область и Уссурийский край. Айгунский договор остался бы набором слов, филькиной грамотой. Русский посланник с двенадцатью казаками конвоя был бы принуждён покинуть пределы Китая, так ничего и не достигнув. Престиж России окончательно бы пал в глазах Европы. Оставалось несколько дней до принятия или отвержения союзнического ультиматума. Надо было спешить. Заодно предстояло выбрать, в какие ворота въезжать? Открыты были только двое: ближайшие к Русскому подворью Ан-дин-мынь, занятые английским и французским караулами, в нескольких шагах от китайского заградительного отряда, и ворота в юго-западной части городской стены, через которые шло сообщение между начальником столичного гарнизона, главнокомандующим правительственными войсками и принцем И Цином, переезжавшим с места на место в целях безопасности. Восточные и северо-западные ворота были засыпаны землёй, а прямо напротив них стояли китайские пушки, готовые расстреливать в упор штурмовиков. Игнатьеву не хотелось быть обязанным союзникам и вступать в Пекин через занятые ими ворота, но поскольку с китайцами отношения у него ещё не были налажены, вступление через юго-западные ворота могло внести ненужные осложнения в намечающиеся переговоры. Приходилось выбирать Ан-дин-мынские ворота, как ближайшие к Русскому кладбищу и Северному подворью. В глазах китайцев это было бы естественным, тем более, что при первом проезде в Пекин, Игнатьев вошёл в те же ворота. Так и надо было объяснить союзникам, чтобы в последующем не упрекнули, что он «загребал жар чужими руками». Одно беспокоило: вдруг англичане под каким-нибудь благовидным предлогом закроют ворота? Любая задержка, всякое столкновение со стражей могли компрометировать русского посланника в глазах китайцев. С военной точки зрения запрещение прохода через ворота не могло быть оспариваемо и выглядело вполне оправданно.

В город надо было пройти так, чтобы не пролилось и капли крови.

Лорд Эльджин, узнавший о решении Игнатьева вмешаться в судьбу переговоров, крепко пожал ему руку и пожелал успеха.

— Ваши усилия окупятся сторицей.

— Я надеюсь, — ответил Игнатьев.

— Завидую вам, — признался англичанин. — Ваш государь простит вам то, чего не простит мне моя королева.

— Ничего, — успокоил его Николай. — Кто казнит, тот и милует.

А главное, милорд, вся Европа уже знает, что заслуга в освобождении парламентёров целиком и полностью принадлежит вам. Не будь вы столь решительны, маньчжуры ещё долго возили бы несчастных по провинции. Если Цинны не понимают, что они давно банкроты, я постараюсь им это доказать. — Будучи натурой сильной и целеустремлённой, он умел казаться простодушным и подкупал чужое недоверие своей чистосердечностью. При этом он умел выдержать любой надменный или угрожающий взгляд с подобающей холодностью и бесстрашием. Всё это легко объяснялось его безоглядной верой в себя, в правоту того, что говорил или собирался сделать. Он готов был считаться с мнением других лишь до тех пор, пока это мнение не противоречило его мировоззрению и тем задачам, в разрешении которых он был кровно заинтересован. Лорд Эльджин в свою очередь считал, что давно разгадал Игнатьева, поскольку тот напоминал ему его самого в юности, разве что был намного скромнее и проще в общении. Поэтому он по-дружески предупредил его.

— Не пытайтесь убедить себя, что через денёк-другой китайцы образумятся — и не надейтесь! Тупость их и самомнение — непроходимы. Пора уже привыкнуть, что эти любомудрые мартышки, относящиеся к себе с завидным уважением, в глубине души — трусливы и коварны, для них нет ничего святого. Вся жизнь их держится на страхе. На страхе пыток и нечеловеческих мучений, на страхе лютой казни. А когда они устают бояться, с радостью бунтуют, лезут в петлю. И ещё, — с лёгкой усмешкой в голосе сказал он. — Есть одно обстоятельство, способное осложнить ваш путь к успеху: ваша нравственная чистоплотность. Вы чересчур целомудренны для избалованной фортуны.

Николай улыбнулся.

— Я не обескуражен вашей мотивацией. Что есть, то есть. Но я благодарен вам за прямоту и честность в оценке моих деловых качеств. Предупреждён, значит, вооружён. Постараюсь достичь желанной цели окольным путём и на деле доказать вам свою признательность.

Лорд Эльджин, человек исключительной энергии и проницательности, очень опытный физиономист, был поражён той переменой, какая произошла с Игнатьевым в последние несколько дней. Вместо вежливой учтивости на его лице теперь читалась бодрая самоуверенность, и глаза чему-то постоянно радовались. И вот таким он ещё больше нравился. Он понял, что с русским посланником можно не кривить душой. Лорд Эльджин видел перед собой сильную личность и хладнокровного политика, умеющего не только хорошо владеть собой, но и достаточно смело воздействовать на обстоятельства.

— Приятно, когда нет нужды лицемерить, — признался он. — Отрадно сознавать, что человек, которого ты считаешь неплохим приятелем, на самом деле — настоящий друг.

— Быть в дружбе с вами — большая честь, — заверил его Николай. — Мало того, что вы освободили парламентёров, вы выиграли больше, чем могли. Вы обеспечили себе право немедля увеличить сумму контрибуции и, уверяю вас, я сделаю всё, чтобы вы тотчас получили деньги наличными, по крайности, большую их часть.

— А, — начал было говорить лорд Эльджин, но он жестом прервал его на полуслове. — Я откровенно вам завидую. Вы сделали гениальный ход.

— Какой?

— Во-первых, вы изгнали богдыхана из Пекина, показали нечестивцу, кто есть кто. Во-вторых, великодушно предлагаете подписать мир. Сделали поистине королевский жест. Жест государственника и творца новой истории. Это гениальный ход, — вдохновенно повторил он и с жаром добавил: — Я поздравляю вас и тотчас отправляюсь в Пекин на встречу с принцем. Стратегия ясна, дело за мной. — Он встал. — Ждите известий.

В изложении Игнатьева всё казалось таким ясным и легко