Шрифт:
Закладка:
— Быть агрессором ужасно неприятно, — поморщился барон. — Мы же христиане.
— Конечно, — подтвердил Игнатьев. — Кто прав, тот побеждает.
Я уже испытываю зависть к тем, кто подпишет мир, испытываю ревность к вашей, барон, славе. Если вы испытываете чувства, какие охватили мою душу, вы непременно выберетесь из ловушки, в которую попали. Выберетесь и проявите волю настоящего христианина, готового положить жизнь свою "за други своя". — Последнюю фразу он произнёс с пафосом, украсив голос нотками восторга, и удовлетворённо понял, что попал в цель: щёки французского посланника вспыхнули румянцем.
— Клянусь, мы победим!
Ему нравилась чисто внешняя сторона его профессии: приёмы, званые обеды, встречи с главами государств и членами королевских фамилий, внимание к себе со стороны мировой прессы и неплохие гонорары за пространные статьи по тем или иным вопросам внешнеполитического курса Франции. Всё это радовало, восхищало, придавало веса в собственных глазах ровно до той поры, пока он не попал в Китай с его туманно-расплывчатым воззрением на человека и природу. Находясь в Тяньцзине, он ещё пребывал в уверенности, что его изворотливый ум и солидный дипломатический опыт помогут быстро приструнить китайцев, но после пленения парламентёров и решения лорда Эльджина сравнять с землёй Летний дворец, он с пронзительной ясностью понял, что за всем его апломбом политического интригана, за внушённым самому себе романтическим восприятием жизни, нет ничего, кроме светской показухи, любви к роскоши и — что греха таить! — неукротимого тщеславия. Он устал приспосабливаться к обстоятельствам, а принуждать себя он не умел, и сознавал, что никогда не станет этому учиться. Это было выше его сил. Намного легче хлопнуть дверью и уйти — нет, не из жизни, из политики, будь она проклята! Когда переговоры с китайцами зашли в тупик, и назрела необходимость осадить Пекин, нацелив на него орудия, барон Гро признался себе, что не способен засучить рукава и начать разгребать всю ту грязь, которая накопилась за время войны и готова была поглотить не только франко-китайские конвенции, но и его самого — дипломата с мировым именем. Это всё равно, что утопить в выгребной яме перстень с бриллиантом.
— Вы победите! В этом я не сомневаюсь, — бодро произнёс Игнатьев, — но позвольте мне поговорить с вами о том, что собственно меня волнует и заботит в данный момент больше всего на свете.
Глаза барона Гро заметно погрустнели.
— Говорите.
— Я хочу поговорить о мире. О вашем одностороннем или союзном перемирии с Китаем. По совести и справедливости. Мы все в одной лодке — её нельзя раскачивать.
— Скажите это англичанам.
— Подорвать стены Пекина всё равно, что подорвать под собой пороховой погреб.
— Это не я, — пробормотал барон Гро. — У лорда Эльджина замашки крестоносца.
Понимая, что барон действительно боится освободительной войны, Николай полностью взял инициативу разговора в свои руки.
— Если даже вам удастся убежать во Францию, вас всё равно повесят.
Не для того король отправил вас в Китай, чтоб здесь погибла его гвардия.
— Но что же делать? — присел рядом и спросил упавшим голосом француз. — Он, кажется, и впрямь не знал, что ему делать.
— Замиряться. Срочно, — посоветовал Игнатьев. — У меня прекрасные отношения с принцем И Цином.
— С регентом Китая? — схватил его за руку барон. — Боже мой!
Это спасение. Спасите, выручайте, генерал. Сообщите принцу, что Франция не сделает ни шагу в сторону Пекина.
Парламентёры преданы земле, Летний дворец сожжён. Мы — квиты. Завтра же подписываем мир.
— Вы горячитесь, монсеньор, — остудил его пыл Николай. — Едва ли я успею сделать что-то существенно-важное за такой короткий срок. Я мог бы всецело поручиться за восстановление мира, если бы имел несколько дней в моём распоряжении.
— Как посредник в наших переговорах с китайцами, вы вправе иметь их столько, сколько понадобится для дела. — Было видно, что барон Гро хорошо поразмыслил над своими словами и произнёс их не без внутренней борьбы. — Поверьте, и я лично, и моё правительство, мы будем очень благодарны вам за все ваши усилия в пользу мира. Я готов и впредь советоваться с вами и согласовывать мои действия с вашими.
— Если я отправлюсь в Пекин, — сказал Игнатьев, — я должен быть уверен, что в течение, как минимум, семи дней атаки на город не будет.
— Даю слово, — клятвенно заверил барон Гро. (Впоследствии выяснилось, что лорд Эльджин сократил недельный срок на двое суток!) — Обещаю воздействовать на англичан, но, — он отвёл глаза, — у вас это лучше получится.
Нельзя сказать, что дух аристократического снобизма полностью выветрился из французского посланника, но то, что он — индивидуалист до мозга костей — отметил незаурядные дипломатические качества своего молодого коллеги, говорило, если не о его проснувшемся демократизме, то, по крайней мере, о его политической хватке: как опытный стрелок, он выбрал то оружие, которое не подведёт — не даст осечки.
Николай согласно кивнул головой. Если ему не изменяет память, Горчаков говорил, что хороший дипломат сродни опытной женщине. Понимая, что молодому человеку вряд ли хорошо известны все тонкости женского характера, он тут же пояснил: "Чем отличается опытная женщина? Тем, что не собирается связывать себя узами брака. Опытных женщин очень мало и, вместе с тем, гораздо больше, чем нам кажется. Опытная женщина, — продолжал светлейший князь, — не трогает сердец, не разбивает их; она устраивает так, чтобы обоюдное удовольствие достигалось без ненужных треволнений". Разговор с бароном Гро окончательно убедил Игнатьева в том, что между англичанином и французом заметно похолодало, и что в их переговорах с китайцами наступил кризис. Это значило, что долгожданная и благоприятная минута для посредничества наступила. Теперь он мог предстать перед китайцами в роли спасителя и решить пограничный вопрос.
Имел ли он право действовать на свой страх и риск? Безусловно, да. У государственных посланников всегда власти больше, чем это предписано инструкцией. Дальновидность политиков ценится выше их служебной дисциплины. Главное, чтобы логика действий была безукоризненной и вела к желаемому результату. Времени на размышление у него было
