— Александр Михайлович, здравствуйте, — произнесла она, услышав в трубке мужской голос. — Узнали? Узна-али… Значит, богатой мне не быть. А счастливой? Саша, тебе удобно говорить?

Около года назад после одной из межведомственных вечеринок у них произошла близость. Выпив больше положенного, Евгения Марковна вспомнила, что она не бездушная правоприменительная машина, а обычная живая баба, обделённая элементарной мужской лаской. Развелась она пять лет назад. Привыкнув на работе, что её слово закон и что оно последнее, Молодцова, сама того не замечая, перенесла авторитарные привычки в семью. Экс-супруг, простой технолог на заводе, зарабатывал в несколько раз меньше своей второй половины, не чурался рюмочки, но при этом хотел оставаться в доме главным. Когда Евгения Марковна указала ему на ошибочность его позиции, он неожиданно восстал и ушёл с одним чемоданом. Теперь неудачник ютится в коммуналке с продавщицей, на двенадцать лет его младше, воспитывает чужого ребёнка. А Молодцова обитает одна в трехкомнатной квартире улучшенной планировки, с двадцатиметровой кухней и двумя лоджиями. Дочка, окончившая в Питере филиал таможенной академии, прижилась в городе на Неве и возвращаться в провинцию не собиралась. Оставшись в сорок лет одна, Евгения Марковна поначалу хорохорилась: «Жильём обеспечена, машина есть, зарплата — дай бог каждому, а достойный спутник жизни найдётся». Но оказалось, всё не так просто. Одиночество переносилось гораздо тяжелее, чем она предполагала.

Поэтому и случилась у неё интрижка с молодым прокурорским следователем. Правда при следующей встрече она строго глянула на красавчика поверх очков, уведомила, что второй серии не будет, а о происшедшем велела забыть. Вторую серию в прокат так и не выпустили, хотя Молодцова втайне ждала продолжения. При общении с Кораблёвым она позволяла себе двусмысленную игривость, с удовлетворением отмечая смущение собеседника.

Евгения Марковна поинтересовалась у заместителя прокурора, он ли утверждал обвинительное по делу Рязанцева. Получив утвердительный ответ, пересказала события последнего часа. Первой реакцией Саши оказалась ненормативная лексика. К его чести, обуздал эмоции он проворно, извинился, стал выспрашивать подробности. Особенно интересовался мотивацией ходатайства, заявленного прокурором. Молодцова посоветовала ему самому разобраться со своим начальником. По-женски её беспокоило, не воспринял ли Кораблёв случившееся как личную обиду. Тот ответил: «Конечно, нет», однако интонация показалась Евгении Марковне неискренней. Огорчения зампрокурора не скрывал. На приглашение Молодцовой отметить в непринуждённой обстановке его назначение на вышестоящую должность, Кораблёв рассеянно согласился и пообещал позвонить, как только разгребёт дела. Судья положила трубку, жалея о сорвавшемся с языка предложении.

«Ты выжила из ума, климактеричка, — сказала она себе. — Сделала мальчонке пакость и хочешь, чтоб он вокруг тебя с кинжалом в зубах джигитовал. У него, к твоему сведению, невеста есть. Умница, красавица, с хорошей родословной».

Евгения Марковна достала из ящика гламурную коробочку Vogue, закурила, опустив руку с дымящейся тоненькой сигаретой под стол. Приобретённая в зрелом возрасте дурная привычка ею не афишировалась.

«Что могла я сделать, если прокурор попросил вернуть его же собственное дело? Почему попросил — понятно. Дельце поганенькое, всё в нём с ног на голову перевёрнуто. Навёл господин прокурор обо мне справки, понял — с тётей Женей не договоришься, она через совесть не переступит, вынесет оправдашник, и — опротестовывайте, сколько вам заблагорассудится».

Придя к лестному для себя выводу, Молодцова позвонила начальнику УВД, который, разумеется, выходил на неё, как только дело поступило в её производство. С милицией Евгению Марковну связывали давние добрососедские отношения.

— Здравствуйте, тёзка, — напористо сказала, когда Сомов снял трубку. — Молодцова моя фамилия.

Полковник уже знал от примчавшегося к нему Аббасова об освобождении Рязанцева и делал предварительные прикидки, откуда растут ноги. Выслушав версию судьи о том, что основной причиной крутого поворота послужила её репутация, Сомов горячо поблагодарил очаровательную Евгению Марковну, пообещав в ближайшее время засвидетельствовать свою признательность лично. Доведённую до него вариацию начальник УВД дополнил штрихом, что амбициозная судья проявила принципиальность после его заступничества. В таком ракурсе он изложил произошедшее Птицыну.

Дипломатичный Вадим Львович подвергать сомнению слова начальства не стал, найдя собственное объяснение непредвиденной развязке. Подполковник решил, что прокурор, будучи человеком неглупым, провёл комбинацию с жёстким наездом на поднадзорный орган и последующим демонстративным проявлением милосердия, преследуя шкурные интересы. В скором времени он попросит о серьёзной личной услуге. Свои соображения и.о. начальника КМ оставил при себе.

Эмоциональный начальник ИВС Аббасов двинул по этажам распространять своё видение счастливого исхода. Майор превозносил честность Треля, который, вникнув в то, что его подчинённые засадили в тюрьму невинного милиционера, лично пришёл в суд, где потребовал немедленно выпустить незаконно арестованного. С каждым разом благородный поступок прокурора в рассказе Аббасова обрастал новыми подробностями.

— Нарушители будут строго наказаны, невзирая на чины и звания! Так он сказал, — тараща глаза, сообщал очередному благодарному слушателю кавказский человек, родившийся и выросший в средней полосе России.

Адвокат Догадин по возвращении в консультацию с порога принялся живописать соседке по кабинету Боровой о блестящей победе, одержанной им в уголовном процессе. По его заверениям освобождение клиента из-под стражи стало возможным исключительно благодаря избранию им безукоризненной линии защиты. Прокуратура, буквально раздавленная его высоким профессионализмом, позорно капитулировала. В ходе красочного повествования Догадин так уверовал в правдивость своих слов, что если бы его подвергли тестированию на детекторе лжи, умная машина показала бы, что испытуемый ни на йоту не отступил от истины. Ираида Ароновна Боровая, адвокат с сорокалетним стажем, как всегда экстравагантно одетая, косясь в зеркало на стене, кокетливо поправляла лиловый парик и без устали восхищалась коллегой, именуя его Плевако двадцать первого века. Переизбыток эмоций вызвал у немолодого уже мужчины усиленное сердцебиение. Он положил под язык таблетку валидола и подумал, что абсолютно справедливо будет повысить по данному делу размер гонорара.

В калейдоскопе версий подлинная не промелькнула. О Маштакове никто не вспомнил. Впрочем, помянул оперативника и.о. начальника криминальной милиции, но совершенно по другому поводу.

— Чего-то я Маштакова сегодня не видел. Был он утром на совещании? — задал подполковник вопрос на засыпку Борзову.

Начальник розыска отрицательно мотнул головой.

— Интересное кино, а где он? — Птицын насторожился.

— Звонил, сказал, что информацию по грабежу в «Леле» проверяет.

— Реально проверяет или обставляется таким образом? — интуиция у подполковника была развита будь здоров.

— Пятьдесят на пятьдесят, — начальник ОУР кисло сморщился, — по голосу вроде в адеквате. Хотя его по голосу хрен просечёшь.

— Плохо, — дал оценку Вадим Львович. — И как всегда не вовремя. Как объявится пропажа, пусть сразу ко мне зайдёт. В любом виде.

— Есть, — майор поднялся со стула. — Разрешите идти?

Ему не терпелось пообщаться с Рязанцевым.

Оказавшийся в центре внимания Андрейка, конечно, заметил отсутствие Николаича. Титова в кабинете