Словно в нем никто и не жил». К тому времени пути Нуреева и Тринг разошлись. Друзьям Рудольф говорил, что уволил Джоан, потому что она была собственницей по натуре. Однако, по версии Тринг, она ушла от танцовщика после того, как Рудольф высмеял ее за кулисами перед двумя молодыми людьми – из желания произвести на них впечатление. Тринг просто устала от его требований и претензий. Подслушав как-то вечером их спор в уборной Рудольфа, Фонтейн заметила приятельнице: «они друг друга стоят, оба с тяжелым характером».

Несмотря на то что количество выступлений Рудольфа в Королевском балете существенно уменьшилось (с восьмидесяти двух в 1969 году до двадцати пяти в 1971-м), их дуэт с Фонтейн на нью-йоркских гастролях труппы, прошедших еще весной того же года, пользовался наибольшей популярностью. Партнершами Рудольфа в том туре были также Сеймур, Мейсон и Парк, но именно спектакли с участием его и Фонтейн собирали аншлаг. Правда, Энди Уорхол интересовался только Рудольфом, статью о котором он надеялся напечатать в своем «Интервью Энди Уорхола» – первом журнале, целиком посвященном культу знаменитостей. И хотя никто «не верил в игру со славой сильнее Уорхола» и никто «не играл в нее» лучше него, как интервьюер Уорхол тогда был новичком и очень нервничал перед беседой с Нуреевым, которого он обожал. Нуреев был на репетиции в «Метрополитен-опере», когда там появился Уорхол в сопровождении своего штатного автора Боба Колачелло[241] и фотографа Роберта Мэпплторпа – многообещающего молодого художника, которому сексуально откровенные работы впоследствии принесли дурную славу.

Но мероприятие, хотя и подготовленное заранее, похоже, оказалось обречено на провал с самого начала. Поскольку Рудольф нашел Уорхола «безобразным», а Уорхолу не понравился Мэпплторп, приглашенный по требованию Рудольфа. С другой стороны, было сложно даже понять, кто какую роль и перед кем играл.

«Какого цвета ваши глаза?» – начал Уорхол.

«Интервью отменяется», – ответил Рудольф и в подтверждение своих слов выключил мини-магнитофон Уорхола. Он согласен только фотографироваться, заявил танцовщик, и Уорхол с Мэпплторпом покорно стали щелкать своими «Полароидами». Уорхол клал снимки в карман своей куртки, но Рудольф настоял на их просмотре. Ему понравились фотографии его скуластого лица, сделанные крупным планом. И тут Уорхол вдруг навел свой аппарат на «самую знаменитую промежность в балетном мире», как рассказал в «Интервью» Колачелло. Рудольф такого не стерпел, тем более в присутствии репортера. Едва «Полароид» выплюнул злополучный снимок, артист выхватил его, швырнул на пол и наступил на него. Мэпплторп тотчас же сфотографировал самую знаменитую в балетном мире ногу, попиравшую фотографию Уорхола. Незадачливого интервьюера это только разъярило, он метнул на Мэпплторпа «термоядерный взгляд». А Рудольф тем временем схватил камеру Мэпплторпа, вырвал неиспользованную пленку и скомкал ее в клубок.

«Вам не нравится ваша нога?» – спросил его Мэпплторп.

«В том-то все и дело, что нога моя», – ответил Рудольф и, задиристо щелкнув Мэпплторпа по носу, впервые скривил губы в улыбке. Они могут его фотографировать, сказал танцовщик, но унести с собой он позволит им только те снимки, которые одобрит.

В результате почти все фотографии оказались располосованы.

Вскоре Рудольф возобновил репетицию, закружив вращение в прыжке. «Он поистине велик! – воскликнул Уорхол под запись, поспешно пряча обрывки пленки, как сувениры. – Я не думал, что человек может быть настолько велик. Ему нужно сниматься в кино!»

В фильме «Я – танцовщик», вышедшем три месяца спустя, Рудольф предпринял первую из целой серии попыток утвердиться в статусе кинозвезды. Полудокументальный фильм был сначала снят на 16-миллиметровой пленке для французского телевидения, а затем частично переснят на киностудии EMI под Лондоном и переведен в 35-миллиметровый формат с целью максимально использовать потенциал Нуреева на большом экране. Фильм в основном показывал Нуреева выступающим на сцене; но фрагменты спектаклей перемежались эпизодами-связками, запечатлевшими танцовщика вне сцены – у станка, на репетиции и в окружении фанатов у служебного входа. Нуреев танцевал в нем «Полевые фигуры» Тетли (единственный современный балет) с Диан Бергсма, «Сильфиду» с Карлой Фраччи, «Маргариту и Армана» с Фонтейн и гран па-де-де из «Спящей красавицы» с Сеймур. Его преданность Сеймур нигде не проявилась более ярко, чем в этом приглашении станцевать с ним. Балерина недавно разошлась с отцом двоих своих мальчиков-близнецов, а Макмиллан заменил ее – из-за веса – другой балериной в «Серенаде» Баланчина. В глубокой депрессии Сеймур валялась в постели дома, когда ей позвонил Рудольф. Она нужна ему для съемок в фильме, пояснил танцовщик.

«Тебе лучше попросить кого-нибудь еще, – ответила Сеймур. – А то еще заработаешь грыжу, пытаясь меня поднять».

«Мне нужна ты, Лил», – повторил Рудольф и тут же повесил трубку; иначе они могли опоздать на тренировку. Так ему удалось вернуть Сеймур в студию и в нужную форму для исполнения их па-де-де. «Он верил в тебя, несмотря на все превратности жизни. Он не был другом, который остается с тобой только в радости и исчезает, когда у тебя возникают проблемы». Энергия Сеймур помогала Нурееву максимально реализовывать себя на сцене, особенно в «Ромео и Джульетте». И все же, хоть он и любил с ней танцевать, но взлеты и падения эмоциональной жизни Сеймур помешали их партнерству стать стабильным и продолжительным.

Фильм «Я – танцовщик» Нуреева разочаровал. «Я просил, умолял, делал все возможное, чтобы не дать ему выйти, – признался он корреспонденту “Гардиан” незадолго до премьеры. – Я даже хотел выкупить его, чтобы сжечь, уничтожить». И с этой целью предлагал продюсеру тридцать тысяч фунтов (как он утверждал). Он также наотрез отказался рекламировать фильм и запретил использовать свое имя в названии – якобы из уважения к Фонтейн, которая тоже в нем снималась.

И тем не менее «Я – танцовщик» сделал кассу избранным кинотеатрам, в которых его запустили в прокат сначала в Лондоне, а затем и в Нью-Йорке. Зрителям было интересно увидеть Рудольфа у станка и послушать его рассказ о своей работе. Увы, портрет танцовщика получился скорее кинематографичным, нежели правдивым. Он не смог передать «животное начало, контролируемое поразительной дисциплиной, которое [делало] его исполнение таким возбуждающим». Да и личная жизнь Нуреева осталась за кадром. «Как биография, – констатировал “Вэрайети”, – фильм провально несмелый».

Чего нельзя было сказать о его звезде. В июле, за месяц до выхода фильма, Нуреев официально перешел границу между классическим и современным танцем, присоединившись к танцевальной труппе Пола Тейлора на гастролях в Мехико. В то время артисты балета и исполнители современных танцев смотрели друг на друга настороженно через огромную межу, что их еще разделяла. Рудольф «отважился на решительный шаг, сделал самую крупную ставку, рискуя многое потерять». Звезды балета – тем более так тесно