она дала ему возможность почувствовать себя частью коллектива, а не посторонним «пришельцем»[237]. И в танцевальном мире, и в околобалетных кругах за Нуреевым настолько прочно закрепился имидж суперзвезды, одиноко блуждающей между труппами и поражающей вспышками темперамента и блистательным техническим мастерством, что хореографы прежде даже не помышляли о его участии в групповых эпизодах. И все-таки успех Рудольфа в «Танцах» обусловила в первую очередь его способность вписываться в общую концепцию сценической работы, не подавляя собственную индивидуальность. «Нуреев подчиняется, – отметила Мэри Кларк, и это словосочетание прозвучало как оксюморон, – но также является одновременно катализатором, побуждающим коллег танцевать мощнее и выразительнее».

Макмиллан и Джои Филд действительно задали новое направление Королевскому балету. За первые шесть месяцев 1971 года труппа не исполнила ни одного балета XIX века. Не желая забывать классический репертуар, Нуреев отправился в гастрольный тур с Австралийским балетом. В благодарность за то, что он обеспечил им дебют в Северной Америке и кассовый аншлаг, австралийцы согласились на то, чтобы Рудольф танцевал в каждом представлении своего «Дон Кихота». К тому времени он уже стал клиентом Юрока. За плечами последнего был многолетний опыт вывоза за рубеж ведущих европейских трупп – от Кировского театра до Королевского балета Великобритании. И, заручившись гарантией того, что Нуреев будет танцевать шесть вечеров в неделю, а также дневные субботние спектакли, Юрок без труда устроил ажиотаж вокруг 11-недельного тура по восемнадцати городам. Гастроли стартовали в декабре 1970 года. И никто даже не придал значения тому, что партнершей Рудольфа была заявлена мало кому известная Люсетт Алдоус. Нуреев и Фонтейн все еще считались лучшим «товаром» в мире танца, но даже без Марго Рудольф оставался мечтой всех антрепренеров. А поскольку и он, и Фонтейн требовали за свои выступления одинаковый гонорар, австралийцам оказалось дешевле удовольствоваться одной из звезд.

«Всего несколько лет назад мне еще удавалось выкроить время, чтобы пройтись по улицам, заняться другими делами, повидаться с людьми, – посетовал Нуреев репортеру, настигшему его в нью-йоркском “Нью-Йорк Сити Центр” в январе 1971 года. – А теперь я вынужден проводить время либо здесь, либо в отеле. Невольно начинаешь замедлять темп, – Рудольф улыбнулся и продолжил: – Приходится многим жертвовать, и дружеским общением тоже. Ведь друзья – что домá, они поглощают твое время. И потом оказывается, что не так уж много людей действительно готовы разделить твою жизнь. Кому захочется изменить свою жизнь ради всего этого?»

Справляться со «всем этим» Рудольфу было бы не по силам, не имей он к своим услугам любящих и преданных ему женщин едва ли не в каждом столичном городе мира. Некоторых он любил, некоторых использовал, но все они – подобно Ксении – заботились о том, чтобы великого танцовщика не обременяла проза жизни. Рудольф мог вызвать их в любой момент, зная, что они все бросят и примчатся, чтобы ему услужить. Они встречали его в аэропортах, стирали его одежду, готовили ему бифштексы, заваривали чай, застилали постель, собирали чемоданы и путешествовали с ним (зачастую за свой счет). «Я в жизни не готовил себе еду», – посмеиваясь, признавался Рудольф друзьям. В Лондоне его опекала Мод, в Монте-Карло Марика, в Вене Лидия Хюбнер, в Нью-Йорке ван Вурен и Наташа Харли, в Сан-Франциско Армен Бали. И это только несколько имен. Для каждой из этих женщин Рудольф был членом семьи. Наташа Харли, невестка русских белоэмигрантов, регулярно устраивала для него званые ужины. «Он звонил и спрашивал: “Можно я приду на ужин?”» За следующие несколько часов Рудольф добавлял еще несколько имен, и в результате за столом у Харли оказывалось полтора десятка гостей.

С Армен Бали Нуреев тоже говорил по-русски, хотя при их знакомстве за кулисами в 1967 году Бали не преминула ему сказать, что она – армянка. Невысокая, говорливая и пышнотелая, Бали входила в число самых колоритных жительниц Сан-Франциско, а благодаря ее доброжелательности и сердечности даже незнакомые прежде люди чувствовали себя с ней легко и непринужденно. Ее лицо обрамляли черные кудри, широкую улыбку подчеркивала розовая губная помада, а глаза скрывали большие очки с темными стеклами. Дочь армян, бежавших из России, она выросла в Маньчжурии и перенесла все тяготы японского концлагеря в Северном Китае, а потом и лагеря для перемещенных лиц на Филиппинах, прежде чем обосноваться в 1949 году в Сан-Франциско. Со временем Армен стала владелицей ресторана «У Бали», о котором она радела, как о собственном доме, раскрывая свои объятия всем нуждавшимся, особенно русским беженцам. Легендарный городской колумнист Херб Кейн назвал ее как-то «королевой балетоманов», но Рудольф обычно называл Армен по-русски «другом» – человеком, которому можно доверять. Бали в свою очередь считала себя его опекуншей. Она готовила ему омлеты с икрой и сметаной на завтрак и свое фирменное каре ягненка – на обед. Она купила для Рудольфа кровать, в которой он спал каждый раз, когда прилетал в Сан-Франциско, терла ему спину в ванной и сидела у его постели, пока им не завладевал сон, «потому что он всегда с трудом засыпал после выступления. Слишком много эмоций переживал на сцене». После премьерных спектаклей Бали устраивала для Рудольфа щедрые вечеринки в своем ресторане, главный зал которого украшали его портреты (благодаря Нурееву ее ресторан сделался невероятно знаменитым и популярным). На торжественных ужинах Рудольф неизменно садился рядом с Армен – ведь она всегда массировала ему ноги под столом. Цыганка как-то предсказала Бали, что она повидает мир вместе со знаменитым сыном. И Армен решила, что этим сыном был именно Рудольф. При том, что она очень гордилась своими собственными детьми, Жаннет и Артуром, Бали признавалась: «такого удовлетворения их талантами» она не испытывала.

Вопреки своим словам, Рудольф находил время и для друзей, и для приемов – но всегда в конце дня, по завершении выступлений и всех дел в театре. Несмотря на частые путешествия, он умудрялся не упускать из виду тех друзей и знакомых, за которых по-настоящему переживал. Порой он звонил им даже посреди ночи. И обычно начинал разговор с той самой темы, на которой они закончили предыдущую беседу, хотя между звонками могло пройти несколько месяцев. Во время гастролей с австралийцами в Лос-Анджелесе Рудольф провел Рождество в Малибу, в доме своих близких друзей Мэгги и Джина Луисов. Истовая поклонница балетного искусства и бывшая модель, Мэгги Луис была яркой, живой и веселой женщиной, а ее муж Джин прославился как голливудский художник по костюмам. (Самым известным его творением стало облегающее платье, в котором Мэрилин Монро в 1962 году пела «С днем рожденья» Дж. Ф. Кеннеди.) По словам