объятие подействовало куда сильнее чем попытка Аколита успокоить девушку. Гвин несколько секунд выдыхала теплый воздух мне в плечо, после чего успокоилась, положив голову на плечо и глядя в никуда. Аколит кивнула, явно поддерживая мой способ решения проблемы, после чего аккуратно отперла дверь, вновь убирая ключ куда-то в одеяние, на секунду, мне даже показалось, будто он попросту растворился в одежде, но вряд ли такое было возможно… по крайней мере мне она о подобном не рассказывала, пусть такой способ хранения вещей мог стать невероятно удобным. Впрочем, сейчас это было неважно, я отвела взгляд, переводя его на Гвин, которая еще несколько секунд держала голову на моем плече, после чего отступила, смущённо отводя взгляд в сторону и оборачиваясь в сторону входа в келью. Лишь одними губами шепча мне: "спасибо". Улыбнувшись ей, я склонила голову набок, ощущая невероятный прилив сил, нахлынувший словно сам по себе.

Внутри было темно и холодно, практически как в зимнее время, окна закрылись тяжелыми шкурами животных, света не было вообще никакого, кроме стоящих тут и там погасших свечей, некоторые из которых Аколит зажгла, коснувшись пальцами. Мои опасения не подтвердились, внутри не было ни плоти, ни мяса, ни костей, как того следовало ожидать от столь пугающего существа, как Аколит. Даже наоборот, по сравнению с кельей моей наставницей, внутри оказалось чисто, убрано, все стояло на своих местах, никакого хаоса или беспорядка. Юноша располагал полноценной кроватью, из тяжелых бревен, с пуховым одеялом, над которой висело потрепанное временем и языками пламени знамя, с изображением волчьей пасти, на фоне которой вверх были подняты пылающие клинки, с окровавленными лезвиями. Символика Архитектора войны... И его вернейших слуг, Северных Волков. Около входа стояли множество сундуков, запертых на замки, из которых исходил запах стали и дерева, трав и земли. Даже нечто, похожее на чай... Что было попросту удивительно, помня, что в кельи наставницы, все было залито кровью, что девушка спала на шкурах в окружении костей и кусков плоти, что ее стены являлись ужасной фреской, а древние фолианты и книги валялись среди обрывков бумаги. Напротив входа висел на странных, белесых веревках, чём-то похожих на связки, окровавленный двуручный топор, высотой мне до головы, чье древко, давно покрывшееся ржавчиной, сверкало древними рунами и письменами, до сих пор чуть светящимися в темноте. Могучее лезвие потерлось, утратив естественный облик прекрасных узоров, что когда-то, сверкали на нём, изображая порывы ветра или течение вод. С его навершия трепыхался на воздухе алый платок, с гербом северных волков, личной гвардии Архитектора, края ткани до сих пор остались обуглены, на рукояти по-прежнему отчетливо виднелись отпечатки окровавленных пальцев. Это оружие было наполнено болью, она сочилась с его хрупкой стали и трухлявого дерева, проржавевшей стали и забытых во времени узоров, которые сверкали на нем, уже не в силах поддержать былое величие. Мне стало не по себе от взгляда на оружие, по телу пробежал жар, на краю сознания вспыхнули отчаянные крики и биение сотен сердец, которые захватили сознание, полностью вытеснив мысли и эмоции. Он словно пытался связаться со мной, что-то сказать или показать, я была оторвана от реальности в течение всего нескольких секунд, показавшихся мне вечностью, но дальше так продолжаться было нельзя. С трудом отведя взгляд от страшного оружия, я наткнулась на не менее ужасающую и нервирующую стойку для доспех, которая имела на себе элитную, массивную броню, принадлежащую когда-то Северному волку, имеющего множество знаков отличия и даже полушубок, вшитый в сталь с помощью пламени. На шлеме виднелись сплавленные с железом волчьи клыки, помимо этого он украшался рисунком разинутой волчьей пасти, на груди, давно сожранные коррозией, висели множество слившихся воедино наград, которыми Аколит вряд-ли гордился. Около торса, на месте соединения двух частей, болтались подвешенные за иссохшие связки хрупкие черепа, перчатки лежащие на полу с внешней стороны оказались усеяны мелкими шипами, которые переливались светом серебра. От этой части комнаты веяло смертью, последними вздохами и едкой, горчащей на языке гарью, которая мешала здраво мыслить и думать, все это, словно трупы, сваленные в одно место, притягивали к себе все самое худшее, ненавистное для света и презираемое людьми. На полу, несмотря на чистоту, лежали мелкие обрывки плоти, которые я бы даже не заметила, если бы Аколит не зажгла небольшие бра, висящие около стола и на стенах. Даже здесь, в юноше, казавшимся мне мертвецом, была видна человечность куда большая, чем в моей наставнице, комната которой представляла собой абсолютный хаос и разрозненные обрывки всего подряд, не способные слиться воедино, как бы она не желала. Даже небольшая статуя ангела крови, стоящая в центре, напротив входа, казалась куда человечнее… Юноша не окропил ее кровь, не разрисовал крылья, лишь в руках Мириана теплилась стылое подношение, которое медленно утекало в небольшой сосуд из стекла, окропляя его в алый цвет. Теперь… Мне действительно стало непонятно кто же из двух, был большим человеком… и действительно ли я обоснованно опасалась юношу, вознося свою наставница.

Стол аколита представлял собой зрелище одновременно поразительное и в тоже время тяжелое, скорбное для принятия и осознание. Это было его рабочее место, где среди обрывков каких-то бумаг, раскрытых книг и порванных в клочья страниц, порой намеренно соженных прямо на столе, в ряд стояли несколько деревянных игрушек, в форме животных, точнее, одного и того же животного. Это была кошка, абсолютно точно единообразная, пеплом окрашенная в черный цвет, с глазами бусинками и когтями, вырезанными дрожащей рукой, но при этом, практически одинаковых между собой по длиннее и размеру. На каждой, около извилистого хвоста, на теле или голове, значилось свое послание, текст которого продолжал вызвать все больше вопросов и создавать ощущение великого греха, связывающего двух наставников. На первой, самой маленькой, размером практически с кружку, было написано: "Прости меня" - повторяющееся послание заняло большую часть дерева, кроме голову, где сверкали янтарные зрачки. На второй, что уже сравнялась по росту с подсвечником, значилось следующее: " Ты любила кошек. У тебя была одна... Пусть она будет с тобой." - Эта фраза разместилась на спине, теперь, остальное пространство оказалось заполнено узорами в форме цветов. И последняя, самая высокая, уже превзошедшая собой длину моего предплечья, имела на себе всего два единственных слова, но написанных в таком огромном количестве, что это казалось практически узором, стройным и удачно сделанным. Спи спокойно. Тысячи раз, он повторил это на фигурке, проливая порой свою кровь, оставшуюся в разрезах между прошением. Между выставленными в ряд кошками