К августу он самостоятельно разработал все идеи, необходимые для создания бомбы. Он описал их в отчете на тридцать девять страниц под названием «К вопросу об инициировании цепной реакции»[1654]: в нем рассматривались цепные реакции на быстрых нейтронах, критическая масса, 235U, разделение изотопов и элемент 94. Хоутерманс обращал особое внимание на производство элемента 94. «Каждый нейтрон, который вместо деления ядра урана-235 оказывается захвачен ураном-238, – писал он, – создает новое ядро, подверженное делению тепловыми нейтронами»[1655]. Он по секрету обсуждал свои идеи с Вайцзеккером и Гейзенбергом, но позаботился о том, чтобы почтовое ведомство хранило его отчет в сейфе, где он не мог попасть на глаза Военному министерству. Сотрудничеству ради выживания он научился еще в Советском Союзе: там, в НКВД – КГБ того времени, – ему выбили все зубы и месяцами держали в одиночном заключении. Но и в СССР, и в Германии он скрывал столько информации, сколько осмеливался. Его агитация за элемент 94 и его получение из цепной реакции в природном уране, вероятно, способствовала тому пренебрежению, с которым в Германии относились к разделению изотопов. Начиная с лета 1941 года германская программа разработки атомной бомбы опиралась исключительно на уран и тяжелую воду из Веморка.

Британцы, по крайней мере, знали, в каком направлении работать. Тизард относился к отчету MAUD скептически и сомневался, что бомба может быть создана до конца войны. У Линдемана – ставшего теперь благодаря своей дружбе с премьер-министром лордом Черуэллом – таких сомнений не было. Черуэлл внимательно следил за работой MAUD. Он уважал Томсона; Симон был его старым другом; Пайерлс все-таки истолковал его хмыканье правильно. Он доверял их мнению и взялся сократить пространный отчет до памятной записки, которую можно было бы представить Черчиллю. Черчилль предпочитал читать документы не длиннее половины страницы. Этот документ был так важен, что Черуэлл позволил ему вырасти до двух с половиной страниц. Он считал, что исследования нужно продолжать в течение еще шести месяцев, а затем выдать еще один отчет. Он считал, что установка по разделению изотопов должна быть сооружена не в Соединенных Штатах, а в Англии – несмотря на недостаток рабочей силы и опасность бомбежек – или «в крайнем случае» в Канаде. В этом он был не согласен с выводами комитета MAUD. «В пользу [размещения установки в Англии], – писал он, – говорит большее удобство с точки зрения сохранения секретности… но прежде всего то обстоятельство, что тот, кто будет обладать такой установкой, сможет диктовать свои условия всему миру. Как бы я ни доверял своему соседу и ни полагался на него, мне совершенно не хотелось бы целиком отдавать себя в его руки. Поэтому я не настаивал бы, чтобы эту работу взяли на себя американцы». В его изложении шансы на успех были выше, но значительно выше были и ставки:

По оценкам людей, работающих над этими задачами, вероятность достижения успеха в течение ближайших двух лет составляет десять к одному. Я бы не стал ставить при шансах худших чем два к одному или даже равных. Но мне совершенно ясно, что мы должны идти вперед. Было бы непростительно позволить немцам одержать победу или обратить исход войны после их поражения[1656].

Черчилль получил рекомендации Черуэлла 27 августа. Через три дня он проинструктировал своих военных советников, иронически ссылаясь на воздействие блица: «Хотя лично меня вполне устраивают и существующие виды взрывчатки, мне кажется, что мы не должны мешать усовершенствованиям, и поэтому я думаю, что следует действовать в направлении, предложенном лордом Черуэллом»[1657].

Начальники штабов британских вооруженных сил дали свое согласие 3 сентября.

Марк Олифант изо всех сил помогал стимулировать американскую программу. «Если бы конгресс знал подлинную историю американского атомного проекта, – скромно сказал после войны Лео Сцилард, – он, я не сомневаюсь, учредил бы специальную медаль за особые заслуги, чтобы вручать ее назойливым иностранцам, и д-р Олифант получил бы ее первым»[1658]. Конант предполагает в своей секретной истории 1943 года, что «самой важной» причиной изменения направления программы, произошедшего осенью 1941 года, было то, что «решительные сторонники прямого наступления на урановую проблему стали более громогласными и решительными»[1659] и в первую очередь упоминает влияние Олифанта.

В конце августа Олифант прилетел в Соединенные Штаты – рейсы гидросамолетов Clipper компании Pan American через Лиссабон казались ему слишком медленными, и он обычно летал на неотапливаемых бомбардировщиках – для работы над радарами с коллегами из НКОИ. Но кроме того, ему было поручено узнать, почему Соединенные Штаты игнорируют результаты работы комитета MAUD. «Протоколы и отчеты… были отправлены Лайману Бриггсу… и нас удивляло практически полное отсутствие реакции на них… В Вашингтоне я зашел к Бриггсу и обнаружил, что этот косноязычный, посредственный тип убрал отчеты в свой сейф и не показывал их членам комитета». Олифант был «поражен и подавлен»[1660].

Затем он встретился с Урановым комитетом. Одним из новых членов комитета был талантливый экспериментатор из Чикагского университета, подопечный Артура Комптона Сэмюэл К. Аллисон. Олифант «пришел на заседание, – вспоминает Аллисон, – и прямо заговорил о “бомбе”. Он сказал нам, что мы должны сосредоточить все свои усилия на создании бомбы и не имеем права заниматься электростанциями или чем-нибудь еще кроме бомбы. Бомба будет стоить двадцать пять миллионов долларов, сказал он, а в Британии нет ни денег, ни рабочих рук, так что сделать ее предстоит нам». Аллисон был удивлен. Бриггс держал комитет в неведении. «Я думал, что мы создаем источник энергии для подводных лодок»[1661].

В отчаянии Олифант обратился к самому результативному из известных ему единомышленников в Соединенных Штатах. Он послал телеграмму Эрнесту Лоуренсу: «Я даже прилечу из Вашингтона на встречу в Беркли в удобное для Вас время»[1662]. Он полетел туда в начале сентября.

Лоуренс отвез Олифанта на холм за территорией университета, к площадке 4,5-метрового циклотрона, где они могли поговорить, не опасаясь, что их кто-нибудь услышит. Олифант пересказал содержание отчета MAUD, которого Лоуренс еще не видел. Лоуренс, в свою очередь, рассказал о возможности электромагнитного выделения 235U в перестроенных циклотронах и о достоинствах плутония. «Как же я восхищаюсь тем, как организована работа в Вашей лаборатории, – писал ему Олифант после этой встречи. – Я уверен, что в Ваших руках урановый вопрос получит адекватное и полное рассмотрение»[1663]. Вернувшись в свой кабинет, Лоуренс позвонил Бушу и Конанту