Шрифт:
Закладка:
Разное поговаривали и о сгоревших в доме детях. Одни заявляли, что ребята погибли случайно — заигрались с огнем. Другие считали, что младших Атталей убили. А третьи вообще утверждали, что ребятня выжила — их во время пожара видели около поместья. На что находился аргумент у четвертых — то были не дети, а призраки.
В общем, слухов оказалось предостаточно. Но и в самой деревне происходило много интересного. За два дня Хаокин выяснил, кто все-таки ворует фасоль у Дэвида, зачем Рита сбежала из дому, с кем интрижка у Барбары и почему Ник побивает жену.
Был вечер, около восьми часов. На улице полно народу. Изучай, сколько хочешь, но Хаокин почувствовал себя нехорошо и вернулся к Атталям. Там он начал искать что-то в книгах. Мэри удивило появление юноши. Она-то думала, что он уже уехал.
— Чем занимаетесь? — осторожно спросила графиня.
— А? Кое-что ищу. — Хаокин кидал одну книгу за другой.
— Что же? Я могу помочь?
— Да не надо. Я уже… Да, да. Уже нашел. Головокружение, затрудненное глотание, онемение языка… — он зачитывал какой-то список.
— Что это? — перебила его Мэри.
— …Потеря чувствительности рук, ног… Хм… Только правой. А. Что? Вы что-то спросили?
— Что это? — строго повторила Мэри.
— Книга ядов.
— Зачем она вам? — с нескольким испугом спросила Мэри.
— Я искал яд, которым меня отравили. И уже нашел, спасибо. Пойду в лабораторию.
— Подожди. Какой яд? — Мэри к нему подошла. — Кто отравил? Когда? Ты антидот готовить идешь?
— Да не знаю я. Нет. Антидота нет. — Он растеряно покачал головой, не смотря Мэри в глаза.
— Почему? Что? Как это нет? Ты умрешь?
— Все умрут, — отмахнулся он. — Не знаю. Если не задохнусь, не умру. Так что отстаньте. Не мешайтесь.
— Тебе нужна помощь. — Мэри положила руку ему на плечо. — За врачом надо сходить. Я позову Николаса.
— Спасибо, но нет. — Хаокин как-то неловко оттолкнул Мэри и побрел в лабораторию. У него кружилась голова, и он умирал. Противоядия не существовало. Не хотелось подыхать под нытье ненавистного тебе человека.
В лаборатории Хаокин сделал отвар, чтобы немного обессилить яд, выпил глоток. Потом его начало вырубать. Он уснул на столе. Позже Хаокина разбудило то, что он задыхался. Просто не мог сделать глоток воздуха. Парень хотел встать, но его будто сковало, причем на столе, в неудобной позе. Перед ним — кончики пальцев, стакан, зеленая муха ползет ко рту, бумажка, жирное пятно на столе. «И среди этого дерьма я умру», — подумал Хаокин.
Его потряхивало. Кажется, была температура, потому что уж больно холодно или жарко — непонятно. Нужно только продержаться. «Ты не можешь умереть», — пытался вбить Хаокин себе в голову, но не особо выходило.
«Сколько часов я здесь лежу?» — вдруг испугался он. Чтобы узнать время, надо повернуть голову. Но сил нет. Парень напрягся и провел лбом по деревянному столу. Мокрая кожа прилипла к поверхности и не поползла дальше. Хаокин оказался носом прижат к пятну, пахло чем-то кислым. Парень, чтобы избавиться от запаха, повернул голову в другую сторону, к часам. Кругляшочек, а время…
Перед глазами всё плыло. Кажется, что-то черное направлено вверх прямо и что-то еще темное немного правее. Хаокин попытался сообразить, что это значит. Вверх прямо и немного вправо. Что это значит? Это день. Это может быть еще ночь. Сейчас темно или светло? Здесь всегда темно, но видно часы, потому что горит свеча. А когда ее зажигали? Хаокин не стал бы зажигать свечу, когда вернулся — ему было слишком плохо. Значит, до. Видимо, до. Но как же до, если он гулял по деревне несколько дней! Может, Мэри зажгла? А нет… отвар же варится. Значит, тогда и зажег. А свеча часа четыре горит, значит, прошло меньше четырех часов. Он ходил на улице днем или ночью? Вечер был. Девять. Еще час на дорогу и поиски книг. Значит, в десять прибыл сюда, еще минут пятнадцать варилось зелье. Два часа здесь.
Хаокин хотел ударить себя по лбу. Ну и многое ему дало это размышление о гребаных часах? В голове был какой-то туман. Парень вдруг представил себе живо и ясно корабли. Ты садишься на них, а они уплывают вдаль. И уже не возвращаются. Будут плыть вечно. Это тревожило Хаокина, но не пугало. Затем в комнату кто-то зашел. Белая девушка — в белом платье, с белой кожей и белыми волосами.
— Мэри, это вы? — прохрипел Хаокин. — Я же просил не приходить.
— Это не Мэри, милый, — сказал знакомый женский голос. Мурашки пробежались по спине.
— Иви? Как ты сюда зашла? Я не…
— Ты опять начинаешь, любимый, — прошептала она. — Ты сбежал от меня, ничего не сказав, живешь в гостях, а не дома, причем гуляешь среди простолюдинов, ночами просиживаешь в грязной лаборатории. На кого ты стал похож? Ты даже не можешь поднять головы. Настолько разленился, обмяк. Когда ты последний раз занимался музыкой? Мы же с тобой договорились, что ты научишься играть на пианино.
— Я ненавижу твое гребаное пианино, — прошептал Хаокин и попытался собраться с мыслями. Когда и зачем он уходил от Иви?
— Что это за слова? — перебила Ифигения его мысли. — Я столько раз говорила тебе, как важна правильная речь. Но ты никогда не слушаешь.
Девушка обхватила Хаокина руками за шею и начала душить. Парень пытался от нее отцепиться, но руки не слушались. Он упал со стула на пол и кое-как забился в угол. Хаокин пытался дышать, но не получалось, хотя Ифигения уже не душила. Слышал свои хрипы.
— Мы хотели стать мужем и женой. Хотели жить вечно, — пропела Иви сладко. Ее белый силуэт расплывался в глазах. Почему всё еще не могу отдышаться? Она же уже не держит.
— Ты ведь мертва, — прошептал Хаокин, до него вдруг дошло. — Ифигения, я же убил тебя. Я ведь случайно убил тебя.
— А ты уверен, что так оно и было?
Хаокин оглядывался в поисках Иви,
