толпы, Тайгер оставался с ним совсем недолго. Старый шут быстро нашел группу подвыпивших троллей и отправился знакомить их с достоинствами «Рогатого быка», а сам решил отдать должное кангкангу. Саймон некоторое время бродил вдоль границ собравшихся вокруг костра жителей Нового Гадринсетта.

Это была праздничная ночь, возможно, первая на Сесуад’ре. В лагере Фенгболда нашлось невероятно много самых разных припасов и полезных вещей, как будто герцог старательно грабил весь Эркинланд, чтобы обеспечить себя в Тритингсе удобной жизнью, не хуже, чем в Хейхолте. Джошуа разумно позаботился о том, чтобы спрятать бо`льшую часть еды и всего, что могло им пригодиться в будущем, — даже если их отряд покинет Скалу, это будет не завтра, — но и на праздник осталось достаточно, так что сегодня на вершине скалы царили веселье и всеобщее ликование. Фреосел получил немалое удовольствие, открыв бочки, принадлежавшие Фенгболду, и осушил первую кружку темного стэнширского с таким наслаждением, будто это не пиво, а кровь самого покойного герцога.

Дерева, среди немногих других полезных вещей, было здесь в изобилии, и его сложили в высокую башню посреди большой плоской площадки Огненного сада. Костер ярко горел, и вокруг него, на выложенном плитками поле, собралось множество горожан. Санфугол и другие музыканты Нового Гадринсетта расхаживали по Саду, наигрывая разные мелодии группам благодарных слушателей. Некоторых переполняли воодушевление и восторг, других не слишком. Но Саймон не выдержал и расхохотался, когда троица накачавшихся вином парней решила присоединиться к Санфуголу, когда тот начал исполнять «На берегу Гринвейда». Санфугол поморщился, но благородно продолжил играть, и Саймон, прежде чем пойти дальше, мысленно поздравил арфиста с героической выдержкой.

Ночь выдалась холодной, но ясной, а ветер, который яростно атаковал вершину во время похорон, совсем стих. Саймон, немного подумав, решил, что для этого времени года погода очень даже хорошая. И снова ему в голову пришла мысль, что Король Бурь каким-то образом теряет свое могущество, но на сей раз за ней последовал очень неприятный вопрос.

А что, если он, как раз наоборот, собирается с силами? Вдруг он намерен до них добраться и завершить то, что не удалось сделать Фенгболду?

Впрочем, Саймону совсем не хотелось размышлять на эту тему, он пожал плечами и поправил ремень с ножнами.

Первая чаша вина, которую ему предложили, согрела желудок и расслабила мышцы. Он входил в небольшой отряд тех, кому пришлось хоронить мертвых — ужасное занятие, особенно тяжелое в те моменты, когда он вдруг видел знакомое лицо, покрытое инеем. Саймон и его товарищи работали как безумные, раскапывая каменистую почву всем, что им удавалось найти, — мечами, топорами, ветками упавших деревьев, но, хотя им было очень непросто, холод замедлил разложение трупов, и жуткая работа стала немного более терпимой. Однако Саймону в прошедшие две ночи постоянно снились кошмары, бесконечные видения падавших в ямы застывших тел, жестких, точно статуи, сведенных судорогой конечностей, будто вырезанных из камня безумным скульптором, помешанным на боли и страдании.

Дары войны, — подумал Саймон, пробираясь сквозь шумную толпу. — И, если Джошуа ждет удача, рядом с новыми битвами это сражение покажется танцем около дерева Ирмансол, а горы трупов будут выше Башни Зеленого ангела.

От этой мысли Саймона затошнило, и, чтобы прогнать озноб, он отправился на поиски вина.

Он заметил, что праздник наполняло бездумное веселье, голоса звучали слишком громко, со всех сторон раздавался смех, как будто те, кто разговаривал и развлекался, делали это ради остальных, а не для себя. Выпитое вино привело к дракам, хотя Саймону казалось, это последнее, что захотят и станут делать сейчас люди, однако он прошел мимо нескольких компаний, собравшихся вокруг пары или даже больше отчаянно ругавшихся мужчин, которые громко подбадривали соперников, катавшихся в грязи по земле. Однако те в толпе, кто не смеялся, казались расстроенными и обеспокоенными.

Они понимают, что нам по-прежнему угрожает опасность, — подумал Саймон, жалея о своем собственном мрачном настроении в такую чудесную ночь. — Они счастливы, что остались в живых, но знают: будущее может быть намного хуже.

Он брел дальше, время от времени не отказываясь от чаши вина, если ему предлагали, ненадолго остановился около Дома Прощания, посмотреть, как борются Слудиг и Хотвиг — гораздо более дружелюбно, чем он видел раньше. Северянин и тритинг разделись по пояс и хватали друг друга в медвежьи объятия, стараясь выбросить противника за веревочное ограждение, оба смеялись, а когда остановились, чтобы отдохнуть, разделили мех с вином. Саймон громко с ними поздоровался.

Чувствуя себя одинокой чайкой, кружащей у мачты праздничной лодки, он пошел дальше.

Саймон не знал, сколько было времени, прошел всего час или около того после наступления темноты или уже полночь, в голове у него царил туман, и все казалось каким-то смутным после выпитой шестой чаши вина.

Однако в этот момент время для него не имело ни малейшего значения, в отличие от девушки, которая шла рядом, а свет гаснувшего костра играл в ее темных вьющихся волосах. Саймон совсем недавно узнал, что ее звали Улка, а вовсе не Кудряшка. Она споткнулась, и Саймон ее обнял, поразившись, что почувствовал тепло ее тела, даже несмотря на толстую одежду.

— А куда мы идем? — спросила она, но тут же рассмеялась, похоже, ее не слишком это беспокоило.

— Мы гуляем, — ответил Саймон, потом немного подумал и решил, что должен уточнить свой план. — По лагерю.

Шум праздника превратился в глухой рокот у них за спиной, и на мгновение Саймон представил, что снова оказался в самой гуще сражения на замерзшем озере, скользком от крови…

Ему вдруг стало ужасно не по себе. И почему только он думает о подобных вещах? Он с отвращением фыркнул.

— Что? — Улка покачнулась, но глаза у нее сияли.

Она разделила с Саймоном мех с вином, который им дал Санфугол, но казалось, что у нее был врожденный талант не пьянеть слишком сильно.

— Ничего, — проворчал Саймон. — Просто я подумал про сражение. Битву.

— Наверное, это было… ужасно! — Ее голос наполняло удивление. — Велма-и-я, мы наблюдали. И плакали.

— Велми ты? — Саймон сердито на нее посмотрел. Неужели она пыталась его запутать? — И что это значит?

— Велма. Я сказала «Велма и я». Моя подруга. Та, которая худая. Вы же с ней знакомы! — Улка сжала руку Саймона, ее развеселили его слова.

— А! — Саймон попытался вспомнить, о чем они говорили. Ах да, сражение. — Там было ужасно. Кровь. Люди умирали. — Он попытался подобрать правильные слова, чтобы описать грандиозность своих переживаний, объяснить Улке, что с ним происходило. — Хуже не бывает, — мрачно договорил он.

— О, сэр Сеоман! — вскричала она и остановилась, на мгновение потеряв равновесие на