предприятие от этого только выигрывало. Теперь же связующим звеном между Стариком и происходившим на трассе был Пиччинини, и донесения с мест событий вновь стали искаженными и преследовали корыстные цели тим-менеджера. Результаты — или их нехватка — часто приукрашивались просто для того, чтобы сохранить мир в семье. Благочестивый католик Пиччинини имел много связей в Ватикане и в среде финансистов. Значительная часть личных капиталов Феррари предположительно покоилась на счетах банка отца Пиччинини в Монако, что лишало молодого человека таких же рычагов воздействия на Энцо, какими обладал поддерживаемый Fiat’ом Монтедземоло. Утверждалось, что Пиччинини, гонщик-неудачник, не снискавший успеха и как строитель гоночных болидов, получил работу в Scuderia лишь благодаря финансовым связям своей семьи с Феррари. Старик, никогда открыто не выказывавший симпатий к религии, вместе со своими закадычными дружками с удовольствием потешался над Пиччинини, над его религиозными убеждениями, непристойно шутил про церковь и в целом поносил его веру. Пиччинини, дипломат до мозга костей, изо всех сил старался сносить подобное оскорбительное поведение босса и мужественно продолжал работу. Во времена великого раскола, который охватит формульное сообщество в начале 1980-х, Марко Пиччинини станет бесценным помощником Феррари в роли его посланника.

Благодаря деньгам Fiat’а, которые компания обильно заливала в Маранелло, Ferrari шла в наступление по всем фронтам, расширяясь везде, где это было возможно. В 1978 году было завершено масштабное строительство новых производственных зданий в северной части завода, границы которой теперь очерчивала новая дорога под названием Виа Муссо. Строились планы на дальнейшее развитие компании, планировалось, что вся спортивная дирекция (gestione sportiva) переедет в просторную новую штаб-квартиру к западу от ресторана «Cavallino» — который также должен был пройти радикальное обновление и реновацию. С тех пор как Fiat приобрел компанию в 1970 году, площадь фабрики Ferrari увеличилась в размере более чем вдвое, и к середине 1980-х разрослась в квадратных метрах примерно шестикратно в сравнении с тем маленьким заводиком, что был создан в разгар Второй мировой войны.

Fiat пытался агрессивно расширять свое влияние в Соединенных Штатах — это начинание обернется безоговорочным провалом и приведет к падению продаж Ferrari на этом критически важном для бренда рынке. Новые, относительно дешевые купе «308» и «Spider» громоздились кучами в доках Нью-Джерси, оставаясь невостребованными, а реакция на них всего мира была в лучшем случае прохладной.

К тому времени семья Кинетти была полностью лишена своего статуса главного импортера и «понижена в должности» до одного из многих дилерских центров Ferrari в Соединенных Штатах. Стороны угрожали друг другу исками и обменивались гневными заявлениями, но вмешательство Fiat в дела компании сделало перемены в отношениях между Кинетти и Феррари неизбежными и необратимыми. Отношения между двумя мужчинами к середине 1970-х превратились в беспорядочное сплетение устных соглашений, мутных контрактов, сентиментальных полуобещаний и попыток выдать желаемое за действительное. Стремление Fiat поставить предприятие на более формальную основу привело к закрытию шоу-румов на Манхэттене и к переезду остатков американских активов Кинетти в более скромные помещения в пригороде Гринвича, штат Коннектикут.

Fiat продолжал давить на Феррари, требуя, чтобы компания создала «имиджевую» машину для международного рынка, и постепенно влияние корпорации на внутренние дела Ferrari возрастало. Но сам Феррари по-прежнему заправлял работой гоночного департамента. Всегда очень аккуратный со своими деньгами, он продолжал сопротивляться призывам Форгьери и других построить в Маранелло полноценную аэродинамическую трубу. До возведения такого здания все аэродинамические исследования — с каждым часом становившиеся все более значимыми для успеха болидов — приходилось проводить на территории Pininfarina в далеком Турине. Команда инженеров также пришла к выводу, что тестовый трек во Фьорано был слишком коротким и что ему недоставало скоростного виража, на котором можно было бы изучать новую науку граунд-эффекта. Расширение трассы предполагало приобретение примыкающих к ее территории участков земли, а Феррари неохотно расставался с деньгами. Из-за этого команда была вынуждена трудиться на устаревшем объекте либо же ездить на более крупную трассу в Имолу для проведения тестовых сессий там, как это было в старые времена. Хуже того, нежелание Феррари приобретать дополнительную землю открыло дорогу к этим территориям нескольким керамическим заводам, появившимся вдоль дороги на Абетоне. Пыль с их печей для обжига постоянно приносило ветром на асфальт трассы во Фьорано, из-за чего требовалось всякий раз «подметать» ее покрытие перед тем, как устраивать какие-либо скоростные заезды.

И хотя интеллект Феррари оставался таким же острым и проницательным, каким был всегда, его тело начало выказывать явные признаки старения. Помимо скрипа в ногах у него появилась и другая проблема: он начал терять вес, и его некогда пухлые щеки теперь становились все более впалыми, из-за чего массивный римский нос стал выделяться на его лице еще сильнее. Глаза, все глубже утопавшие в черепе, по-прежнему ярко блестели, резко контрастируя с курганом густых зачесанных назад волос цвета слоновой кости, но в этих глазах теперь виднелась усталость, какая была неведома им еще в начале десятилетия. Теперь он был национальной иконой, исполинских размеров проконсулом в древнем, как мир, сумбуре итальянской культуры, национальным сокровищем, чьи автомобили превратились в крупный шоу-бизнес, захвативший пять континентов. Его власть и влияние в спорте были огромными, и в международных советах и комиссиях без его согласия не принималось ни одно решение, касавшееся правил или долгосрочной политики развития. Решение Scuderia Ferrari бойкотировать Гран-при могло обвалить продажи билетов на событие на 50 %.

Коллекционирование его автомобилей превращалось в квазирелигию. Главной иллюстрацией этого был француз Пьер Бардино, чьи владения величиной в 375 акров в Обюссоне, что в двухстах километрах к югу от Парижа, были превращены в настоящую святыню Ferrari: там располагались трехкилометровый гоночный трек, музей, ставший домом для бесценной коллекции автомобилей Ferrari, и мастерская по ремонту и восстановлению машин, в которой трудились эксперты-механики. Другие тоже будут превращать почитание его автомобилей в буквальном смысле в фетиш, хотя конкретно Бардино пользовался уникальной привилегией — завод оказал ему честь приобрести несколько своих редких моделей для коллекции. Но несмотря на эту дань уважения, Энцо Феррари никогда не проявлял ни малейшего интереса к посещению музея Бардино или даже к тому, чтобы начать собирать собственную официальную коллекцию автомобилей, вплоть до последних нескольких лет до своей смерти. Даже в 80-летнем возрасте славные успехи прошлого были для него лишь фундаментом, на котором можно было бы возвести мечты о будущем. В 1978 году эти мечты бесспорно держались на громадном мастерстве кипучего энтузиаста Жиля Вильнёва. Если какой-то человек из живущих и напоминал собой реинкарнацию Тацио Нуволари, то им был этот бывший гонщик на снегоходах из Квебека. Феррари мгновенно понравился этот молодой человек. Он был простолюдином, одним из немногих пилотов Формулы-1, добившихся успеха благодаря чистому таланту, без поддержки богатой семьи. Он