геокультурные площадки, где взаимодействовали пропоненты несовместимых идеологий и политических движений - этнического национализма, аграрного популизма и индустриального социализма, - создавая взрывоопасную комбинацию и угрожая имперскому правлению параличом, восстанием и внешней войной.

6. Имперское наследие

 

Войны и революции первых двух десятилетий XX века, разрушившие имперское правление, уже давно рассматриваются историками как серия разрывов в современной европейской истории. Пограничные районы отделились от имперских центров власти. Некоторые из них последовали призывам к национальному самоопределению; в других местах местные военачальники взяли на себя региональное управление. Династическая идея была мертва или умирала. Логика и структуры давно сложившихся внутренних рынков и сетей транспорта и связи были нарушены. Имперские армии распались, а их кадровые корпуса рассеялись; во многих случаях бывшие соратники сталкивались друг с другом через спорные границы. К власти приходили новые люди, часто из маргиналов общества или военных, которые продвигали новые идеологии или радикальные версии старых. В первые послевоенные годы народы приграничных территорий, казалось, взяли реванш за десятилетия или столетия имперского правления.

Однако, делая слишком большой акцент на разрыве, мы рискуем недооценить наследие имперского правления и проигнорировать постоянные факторы, с которыми столкнулись новые правящие элиты государств-преемников. В этой главе под историческим наследием понимаются те элементы институциональных, идеологических и культурных структур и практик, которые пережили гибель имперского правления. Они наиболее ярко проявляются в характере руководства и моделях формирования политики, а также в самой политике. Наследие в историческом контексте отличается от его юридического значения как нечто, завещанное преемнику без каких-либо изменений в его существенных чертах. Исторические изменения таковы, каковы они есть, что наследие не может быть буквальным эквивалентом одинаковости. Обремененные наследием имперского правления, преемники не могли написать свои решения проблем, порожденных сохраняющимися факторами, с чистого листа.

Насильственный переход через войны, гражданские войны и революции от имперского к постимперскому правлению усложняет задачу определения того, что было сохранено от имперского правления, а что уничтожено. Хотя многие из имперских правителей ушли от власти или ушли в отставку, другие остались на месте под новым руководством. Офицеры имперских армий сохранили свои команды под новыми командованием. Все режимы-преемники ценили и вознаграждали специалистов. Парламентские формы и избирательные практики были адаптированы к новым условиям, но часто, как и в прошлом, продолжали маскировать реальные авторитарные структуры власти. Вооруженные этими инструментами имперского правления, новые элиты столкнулись с проблемами, аналогичными тем, что ставили в тупик их предшественников.

Во-первых, все евразийские государства-преемники были многонациональными, за исключением Австрии и Венгрии, где, однако, евреи и цыгане воспринимались как культурно самобытные, если не сказать чужие. Во-вторых, у новых государств были свои пограничные территории, которые, как и при имперском правлении, находились на периферии центров власти. В-третьих, пограничные территории часто были заселены смешанным населением, перестроившимся в результате нового витка демографического калейдоскопа. В-четвертых, внешние и внутренние административные границы государств-преемников проводились произвольно - как и границы империй, почти везде в результате военных действий, - рассекая сообщества одной и той же этнической принадлежности, возбуждая новые ирредентистские претензии, основанные на исторических и национальных основаниях. В-пятых, это означало, что этническая политика вторглась во все аспекты культурной политики, особенно в образование.

Когда новые элиты сталкивались с проблемами, порожденными этими сохраняющимися факторами, их реакция часто была похожа на реакцию их имперских предшественников. При разработке политических и социальных решений они также прибегали к ассимиляции, переселению или изгнанию. Реакция меньшинств также повторяла реакцию покоренных народов под имперским владычеством, варьируясь от сопротивления до приспособления.

Хотя государства-преемники во многом были миниатюрными версиями своих имперских предшественников, они имели и важные отличия. Оставаясь многонациональными, они управлялись представителями одних доминирующих этнических групп. Они требовали от меньшинств более всеобъемлющей верности нации - как они ее определяли, - чем националистическая политика имперских элит, которая была либо более гибкой, либо более непоследовательной. Более того, в ходе масштабной перестройки власти, вызванной распадом империй, регионы, некогда составлявшие крупное многонациональное государство, сами превращались в пограничные территории. Вынужденные перемещения населения, сопровождавшие распад империй Габсбургов, Османской и Российской империй, придали калейдоскопу народов новый насильственный поворот, породив новые спорные зоны осколков. Подобно региональным участкам Цинского Китая, контролируемым военачальниками, новые пограничные территории западной Евразии были уязвимы, подвержены внешним угрозам со стороны центров более мощной власти на их берегах.

 

Массовые перемещения населения

В десятилетие между 1914 и 1923 годами демографическая ситуация в приграничных районах под имперским владычеством становилась все более ожесточенной. Войны на евразийских границах всегда приводили к появлению беженцев, но демографическая дезорганизация в первые три года Первой мировой войны была беспрецедентной. На огромной дуге сложных границ от балтийского побережья через понтийские, дунайские и южнокавказские рубежи после начала войны началось массовое и насильственное переселение народов по обе стороны военного фронта. К 1917 году в одной только Российской империи беженцами стали около 6 миллионов человек, и подавляющее число из них были вынуждены покинуть свои дома в приграничных районах. В прибалтийских губерниях война привела к бегству примерно 200 000 евреев и 500 000 латышей, включая половину населения Риги. Белорусские губернии были наводнены 250 000 беженцев. Еще до начала великого немецкого наступления 1915 года примерно 600 000 евреев были выселены с территории Палеопоселения, а более 200 000 человек немецкого происхождения были выселены и отправлены на восток. В 1914 году, с другой стороны австро-российской границы, украинские активисты в Галиции бежали в Вену, спасаясь от наступающих русских армий. Десятки тысяч русинов были арестованы и отправлены в лагеря для интернированных. С российской стороны эта демографическая катастрофа была вызвана подозрениями, уходящими корнями в предыдущие десятилетия борьбы за пограничные земли. По словам Питера Гатрелла, депортация немцев, которые поколениями жили на Украине и на Волге, "была жестоким предвестием ужасов, которые обрушились на следующее поколение при сталинском режиме".

Паника побудила некоторых из них уехать, но главной причиной того, что это было в основном вынужденное переселение, стала политика, проводимая российским верховным командованием и местными чиновниками. Они воспринимали нерусские народы приграничья, особенно евреев и немцев, как угрозу безопасности. За предыдущие несколько десятилетий антисемитизм вырос в разы, подпитываемый такими организациями, как черносотенцы, и шовинистически настроенной массовой прессой. Германофобия имела глубокие корни в панславистской антипатии к "балтийским баронам" и их привилегиям. В поздние годы империи, нападки осуждали засилье немецких предпринимателей и технических специалистов в растущем промышленном секторе России. В 1890-х годах радикальный сдвиг во внешней политике России, разорвавшей давние связи с Пруссией и Германией и перешедшей на сторону Франции, усилил эти тенденции. Неослабевающая поддержка Австрии со стороны Германии на балканских пограничных