Шрифт:
Закладка:
И на восток и на запад полетят еще самолеты над лесом. Не раз и не два станет оглашать перестрелка эти леса. Много умрет в лесу людей — и своих, и чужих. Долгий срок будет властвовать здесь война.
Но трое в землянке не знали и не думали об этом. И нельзя было знать им это — ужаснулись бы они. Они ничего не знали — и в этом сейчас была сила их и преимущество.
Беспокойно ворочались они в землянке с боку на бок. А потом уснули один за другим. И снились им разные сны — и все о войне.
Не о любви, не о радостях жизни — о войне.
А было им по восемнадцать лет.
Они будили друг друга испуганными криками — во сне они убивали и умирали сами. Руки их невольно тянулись к оружию. Спросонья они хватали оружие и вслушивались в тишину — с бешено колотящимися сердцами…
Утро выдалось солнечное, пригожее. Солнце имеет великолепное свойство — успокаивать людей. Солнце успокоило их. Они снова развели костерок и подогрели оставшуюся рыбу.
Сны были забыты — они смеялись и ели рыбу. А в десяти шагах, выйдя из кустов, стоял Саша Никитин и смотрел на них. Он издали услыхал смех и шум и незаметно подошел к костру.
Вокруг костра валялось оружие. Товарищи Никитина с аппетитом обгладывали жареную рыбу.
Саша вынул из кармана пистолет и спокойно сказал:
— Руки вверх! Ни с места!
Робинзоны как сидели, так и замерли. Гречинский подавился костью.
Держа пистолет на изготовку, Саша приблизился к ним.
— Эх, вы, вояки! — сказал он. — Вас голыми руками можно взять!
Опомнившись, ребята вскочили, окружили Никитина.
— Здорово ты нас, Сашка! — воскликнул Золотарев, который больше всех обрадовался приходу Никитина.
— Это никуда не годится, — сказал Саша.
«МЫ ШЛИ ПОД ГРОХОТ КАНОНАДЫ…»[76]
Конечно, это никуда не годилось. Серьезные вооруженные люди, без пяти минут партизаны, они забыли о предосторожности…
Но они возражали сначала: лес большой, глухой, никого нет. Саша опроверг эти доводы вопросом: «Откуда вы знаете?» Он рассказал, что последнего немца видел в пяти километрах отсюда, возле пустующей избы лесника.
— Убил? — спросил Гречинский.
— Дурак, — дружелюбно сказал Саша. — Я в осаде был, в монастыре, да и то ни одного не убил. То-то и плохо, что мы ничего еще не делаем! Или, может быть, вы уже открыли счет?
Сашины товарищи опустили глаза.
— Нет, — прошептал Золотарев.
— Но кое-что сделали, — заметил Гречинский.
Через полчаса Саша знал все, что случилось с его товарищами после того, как фашистские танки вынудили его остаться в отряде Батракова.
…Спрятавшись в овине, они ждали Никитина до вечера. Сторман настаивал, что надо еще ждать день или два; остальные не согласились с ним. Они поссорились. Сторман сказал, что он останется один. «Оставайся, но мы подожжем овин», — заявил Золотарев. Овин был набит снопами необмолоченного хлеба. Какой смысл оставлять хлеб оккупантам? Сторман в конце концов смирился и сам поджег хлеб. Уходя в лес, они видели, как столб огня поднялся над овином.
В лесу они бродили два дня — все ждали, когда на дороге, пересекающей лес, появится одинокая подвода. Они видели такие подводы на шоссе — на них обычно сидели два-три немца. Наконец им улыбнулось счастье: подвода появилась. Двумя гнедыми лошадками управлял немец в очках. В одной руке он держал вожжи, в другой — губную гармошку.
По команде Золотарева они кинулись на подводу с двух сторон. Сторман, вооруженный большой палкой налетел на лошадей. Они от страха шарахнулись в сторону. Повозка опрокинулась, посыпались какие-то пакеты. Немец упал. Сторман, оказавшийся ближе всех, размахнулся и ударил палкой… по земле. Немец вскочил и, завизжав, метнулся в лес. «Бей его!» — крикнул Золотарев. Сторман бросил в убегающего палку… и опять промахнулся. «В лес! Мотоциклисты!» — крикнул Гречинский.
Они бежали, пока не смолкли сзади автоматные очереди.
Вечером они приняли решение — идти к озеру. У них кончились продукты — скудный сухой паек, выданный им за день до прорыва фронта. Они питались грибами. Просили воды на околицах деревень. Иногда женщины выносили им по кружке молока.
Не было оружия — это удручало их. Слева и справа гремела канонада. Они, как в песне, «шли под этот грохот». Но война катилась стороной — южнее и севернее.
В конце концов им по-настоящему повезло.
Коля Шатало, вернувшись из разведки, сообщил, что на околице соседней деревни недавно шел бой. Возле сарая сложено много разного оружия. Его охраняет один часовой.
Тут они и добыли автоматы, пистолет и несколько гранат. Коля, маленький, юркий, пробрался в овраг, возле которого стоял сарай, и стал бросать оттуда камни. Часовой рассердился и побежал к оврагу. В это время ребята подползли с другой стороны, из кустов, и «под шумок», как сказал Лев Гречинский, «увели» три автомата, четыре гранаты, парабеллум и несколько запасных магазинов к автоматам.
Но стрелять им так и не пришлось.
Единственное полезное дело они совершили позавчера — подожгли деревянный мост на дороге, по которой иногда проезжали грузовики оккупантов. Ночью они натаскали хворосту и на рассвете подпалили мост сразу в десяти местах. Сухое дерево вспыхнуло, как порох. Мост через час рухнул.
Вчера вечером они пришли к озеру Белому.
— Уже хорошо, ребята, — похвалил товарищей Саша, — зря времени не тратили. Три автомата — большое дело.
— Патронов маловато, — заметил Семен.
— Добывать будем. Вооружены мы должны быть до зубов, иначе — крышка. Я рад, что мы здесь в конце концов встретились! Сейчас нас четверо, будет больше. До зимы надо многое успеть, а к зиме наши вернутся. Я таких героев-солдат видел!.. Грянут наши, так грянут, что клочья из фашистов посыплются!
Саша говорил горячо, с воодушевлением, и это порывистое чувство передалось и его товарищам. У Семена заблестели глаза. Коля Шатило побледнел от волнения. Левка Гречинский, вскочив, нетерпеливо проговорил:
— Немедленно надо начинать операции!
Саша решительно охладил его пыл:
— Не торопись, вратарь. В футбол и то немедленно игра не начинается: подготовка нужна. Во-первых, долой беспечность. Во-вторых, надо разведать все подступы к озеру, особенно с северной стороны. За дело, братцы! Докажем, что мы не дети и можем воевать самостоятельно.
— А кто в этом сомневается? — удивился Семен.
Саша не ответил. Он мог бы сказать: Фоменко, Нечаев. Но зачем это знать ребятам? Саша промолчал. Не сказал он и о предательстве Юкова. Не заикнулся о Костике Павловском. Слишком остра и неправдоподобна была утрата Аркадия. Слишком мелким человеком
