До дома Аркадий не доехал. Он решил сегодня же начать поиски и поэтому слез в центре города. Шофер вежливо попрощался с ним. Аркадий похлопал шофера по плечу и, сказав: бывай, старина! — огляделся.

Навстречу шли немецкие офицеры, свежеотлакированные, блестящие. Аркадию захотелось юркнуть в ближайший переулок, но он вспомнил, что в кармане у него лежит некий документик — символ принадлежности к разбойничьему вертепу. С этим документом (с особым документом, подчеркнул Шварц) Юков был почти неуязвим. Почти… Это означало, что только гестапо могло потребовать от Аркадия отчета.

Юков расправил плечи и, когда офицеры поравнялись с ним, любезно сказал:

— Гутен таг!

Офицеры покосились на него, пробормотали сквозь зубы какие-то приветствия (а может, ругательства) и, не остановившись, пошли дальше.

— Чтоб вас черти без аппетита сожрали, гром-труба! — пробормотал в свою очередь Аркадий.

Вблизи жили двое из отряда Никитина — Гречинский и Золотарев, и Аркадий решил навестить их. Мать Гречинского он застал дома и узнал от нее, что сын не вернулся из-под Валдайска. Квартира Золотаревых оказалась заколоченной. «Семен, зайди ко мне. Юков», — на всякий случай написал Аркадий на двери.

Приближался вечер. В шесть часов Юкову можно было пойти за советом к дяде Васе, сапожнику, живущему на Первомайской улице. По правилам конспирации, Юков мог наведываться к нему лишь в исключительных случаях. Теперешний случай был, несомненно, исключительным. Оккупанты угрожали существованию партизанского отряда Нечаева. Дядя Вася должен был немедленно предупредить кого следует.

Но до шести оставалось еще час с лишним, и Юков решил забежать домой и перекусить немножко.

Дома встретила его испуганная, заплаканная мать.

— Отец-то, — зашептала она, — на работу нанялся.

— На какую работу? — не понял Аркадий.

— На какую! Да на самую черную. Что люди-то скажут!

…3-златые горы

и р-реки полные вина-а[73] —

буйно орал отец разгульную песню.

Аркадий остановился возле порога. Знакомая картина: бутылка водки, мензурка с делениями. Отец — красный, потный, с засученными до локтей рукавами рубашки.

…И ты б владела-а мной одна, —

выводил он, размахивая рукой.

— Какой праздник? — спросил Аркадий.

— Праздник, Аркаша! — Афанасий стукнул кулаком по столу. — Приставили к ответственному делу, доверили… не то что прежняя власть, будь ей пусто! Садись, обмоем новую работенку.

— Работенка — какая?

— А вот ты садись, уважь отца… хоть и в автомобилях немецких ездишь и с самим бургомистром ручкуешься… а садись, я говорю! Поч-чет за моим столом от… ответственному сыну! Садись! Вот, — он налил стакан жидкости, — выпей. Ты теперь важное лицо… в новом порядке у немцев. А я т-тоже — лицо. Видал? — он стукнул кулаком в грудь. — Заставлю уважать.

— А все-таки, какая работа? — еще раз спросил Аркадий.

— В жандармерии… тьфу ты! В полиции служу. П-принят за первый сорт и наделен пол… полномочиями власти. Казнить и миловать, казнить и миловать! Хочу — казню, хочу — милую — вот какая мне выпала веселая п-планида!

Аркадий опустился на табуретку. Сдерживая ярость, в упор посмотрел на отца. Горький пьяница, дебошир, бездельник, уголовник. Ни совести, ни чести…

Отец?! Да, отец, родитель. Родной. Все знают. Но как чужд и ненавистен Аркадию! Особенно сейчас — развязный, пьяный от вина и подлого успеха, готовый на любую гадость. Ведь все сделает, что ему прикажут. Будет доносить, хватать, убивать. Пошел работать не за страх, а за совесть — добровольно. Кровавым гнездом предателей будут называть домишко Юковых. Семья полицейских! Семья предателей!

На какой же шаг решиться Аркадию?

— Ты что, не веришь? — спросил Афанасий. — Д-ду-маешь, какой я полицейский! Пью. А я пить не стану. Я тверезый служить буду. Мне надо бы… выслужиться! Что молчишь? През… презираешь отца? Д-давай выпьем — и все. Все! Начнем новую жизнь.

Ну что с ним говорить! Как с ним вообще жить под одной крышей! Может, поговорить с трезвым?..

Нет, нельзя. Аркадий не имел права, не мог доверять ему. Кто же предполагал, что так получится?

В комнату заглянула мать. Аркадий увидел ее умоляющие, испуганные глаза и встал.

— Вот что, — сказал он, беря со стола бутылку, — если ты выпьешь еще хоть один глоток, не бывать тебе полицейским! Я скажу — и все будет кончено.

— Не имеешь такого права.

— Имею. Бургомистра видел?

Отец испугался.

— Аркаша, рюмочку одну! Единственную, сынок! — стал униженно клянчить он.

«Тварь несчастная!» — подумал Аркадий.

— Доложу кому следует, понял?

— Ладно, ладно, ша, ша. Молчок! Ложусь.

— И не вздумай мамку тиранить.

Афанасий пробормотал что-то, тяжело поднялся и бухнулся на кровать.

НАСТАСЬЯ КИРИЛЛОВНА

«Будет ужасно трудно», — говорили Аркадию. Он и сам знал, что будет нелегко. И все-таки он не представлял, как будет трудно.

Но люди, которые организовывали подполье, имели в виду, какие сложности встанут перед Аркадием. Вот поэтому ему и был дан на всякий случай один адресок. Человек, проживающий по этому адресу, не мог прийти к Аркадию. Он не знал Юкова и ни разу не видел его. Но Аркадий, в случае тревожных осложнений, имел право тайком наведаться к этому человеку — сапожнику дяде Васе. Кроме того, он обязан был передавать ему все очень важные, срочные сведения, жизненно необходимые для партизанского отряда.

Инструктируя Аркадия, худощавый заметил, что дядя Вася вряд ли понадобится ему в ближайшее время. Он ошибся.

Может быть, поэтому дядя Вася так встревожился и даже растерялся, узнав, что к нему пришел Школьник.

Впрочем, растерялся и Аркадий.

Первомайскую улицу он знал хорошо, потому что там жила Соня. Нужный дом был где-то рядом. Аркадий без особого труда разыскал его и, стоя возле калитки, постарался вспомнить, кто живет здесь. Аркадий часто видел на скамейке под окошками старую женщину, которая грелась на солнышке. Иногда она читала книжку. Аркадий с ней даже не здоровался. Не раз она недоброжелательно, с антипатией поглядывала на него…

Должно быть, это была мать сапожника дяди Васи. Она и вышла на стук Аркадия. Хмуро спросила, узнав Юкова:

— Что надо?

— Здравствуйте. Ищу сапожника дядю Васю.

Старуха помедлила и ответила по-условленному.

— Дядя Вася давно уехал.

— Я знаю, что уехал. Поэтому и пришел.

— Входи скорее, — сказала старуха.

Она ввела Аркадия в кухоньку с плотно завешенным окном, вывернула фитиль лампы и, поднеся ее к лицу Аркадия, спросила:

— Кто ты? Зачем пришел?

— Срочно нужен дядя Вася. Я — Школьник.

Лампа дрогнула в руках старухи. На лице ее, изрезанном крупными коричневыми морщинами, выразилось изумление.

— Школьник? — недоверчиво спросила она. — Назови себя.

— Широка страна моя родная.