Шрифт:
Закладка:
— Попросите дядю Васю.
— Я дядя Вася. Говори.
Теперь изумился и растерялся Аркадий.
— Вы? Назовите себя.
— Выходила на берег Катюша… Зовут меня Настасьей Кирилловной. Садись, тебе говорю.
Аркадий сел на скамейку и, вглядываясь в сморщенное лицо Настасьи Кирилловны, сказал:
— Но я не знал… мне не говорили, что дядя Вася…
— А зачем тебе было знать? Я тоже не знала, что Школьник — ты. Я тебя не любила, — с грубоватой прямотой ответила Настасья Кирилловна. — Видно, ошиблась. Почему пришел? Я не ждала. Рано.
— Серьезные дела.
— Погоди. Где служишь?
— В полиции. — Аркадий вынул из кармана и показал свою особую бумагу.
— И это все?
— Нет. Я получил вот какое задание…
И Аркадий рассказал Настасье Кирилловне о сегодняшнем разговоре в кабинете начальника полиции.
— Правильно, — после короткого раздумья ответила Настасья Кирилловна. — Хорошо поступил. Только докладывать Дорошу не спеши. Когда тебе срок назначен? Послезавтра? Мал срок.
— Сам взялся. Не учел, Настасья Кирилловна, — виновато сказал Аркадий.
— Ладно, попробуем поправить дело. Прежде чем идти к Дорошу, ко мне загляни. Завтра поздно вечером. Я тебе скажу, как поступать. Может, мы хорошо сыграем. Если бы удалось!..
Она думала о чем-то таком, что, по всей вероятности, знать Аркадию было не обязательно.
«Старушка! Пенсионерка! Кто бы мог подумать!..»
Аркадий глядел на нее с восхищением.
— Да, может, получится, — сказала Настасья Кирилловна, и глаза у нее, как будто бы потухшие, вдруг молодо блеснули. — Придешь, значит, поздно вечером. Словом, в одиннадцать часов. Ходить можешь беспрепятственно?
— Да, — Аркадий снова показал свой дьявольский документ.
— Ладно. Ребят надо предупредить. Пусть уходят. А то беда может быть.
Настасья Кирилловна уперлась локтем в стол, положила острый подбородок на сжатый кулачок и в упор стала разглядывать Аркадия. Он смущенно заерзал на скамейке.
— Самочувствие как? — спросила Настасья Кирилловна.
— Плохо, — ответил Аркадий.
— Почему? — Глаза Настасьи Кирилловны сразу же стали строгими. — Страшно?
— Не то. Отец мешает, — сказал Аркадий.
— Отец? Он вернулся?
Аркадий кивнул.
— Выходит, прийти к тебе нельзя?
— Ни в коем случае. Отец в полицию поступил.
— Новое дело! — вырвалось у Настасьи Кирилловны.
— Неважное дело…
— Не додумали. В таких условиях работать тебе нельзя. Что же делать?
— Я не знаю, — сказал Аркадий и опустил голову.
Старушка молчала.
Не выдержав молчания, Аркадий с торопливой горечью проговорил:
— Он погубит многих!
— Спокойно, — сказала Настасья Кирилловна. Она обняла и поцеловала Аркадия. — Спокойно, сынок. Не будем больше говорить об этом. Есть люди, которым партия и народ доверили решать человеческие судьбы. У тебя все?
— Все, Настасья Кирилловна.
— Иди и будь осторожен. Завтра в одиннадцать вечера жду тебя. Убедись, что никто не следит за тобой. Ступай, сынок. Да помни, что ты не одинок. Много хороших людей помогают тебе.
Отец уже спал, когда Аркадий вернулся домой. Громко, раскатисто храпел Афанасий Юков.
Аркадий постоял возле кровати, поглядел на человека, давшего ему жизнь. Наверное, он обречен теперь. Но ни жалости, ни сострадания не было в сердце при мысли об этом.
Нет ни жалости, ни сострадания. В сердце была лишь обида и горечь. Отец?! Да какой же он отец!..
Утром, продолжая свою работу, Аркадий узнал, что и Коля Шатило не вернулся из-под Валдайска. Оставались двое: Борис Щукин и Сторман.
Они жили в поселке имени Спартака.
Пробравшись к Щукиным в сад, Аркадий подошел к дому и услышал из окон голоса Бориса и Вадима Стормана. Он быстро написал записку, обмотал ею подвернувшийся под руку кирпич и бросил в окно. Подбежал к забору и уже просунул в дыру голову…
В это время раздался выстрел, и пуля обожгла Аркадию плечо.
Мгновенно сообразив, что стрелять могут еще, он бросился в густые кусты вишенника. Кровь окропила левый бок, текла по руке. Но рука действовала, значит, рана была неглубокой и неопасной… А ведь могли уложить наповал!
Впрочем, выстрел скорее обрадовал Аркадия, чем испугал. Есть кому стрелять! Выстрелили в него — будут стрелять и в оккупантов!
Тут мелькнула у Аркадия одна идея.
Нахально остановив на улице немецкую автомашину, он показал шоферу свою бумагу, и шофер в один момент доставил его к зданию управы.
Ленка Лисицына ахнула, увидев окровавленного, зажимающего рану Аркадия.
— Хозяин дома? — с порога громко спросил Аркадий, видя, что дверь в кабинет Дороша приоткрыта. Он бесцеремонно распахнул дверь. Дорош поднялся ему навстречу.
— Юков! Готово?
— Будет сделано. Видите? — Аркадий показал на окровавленную руку.
— Что такое?
— Стреляли, — сказал Аркадий и, глядя прямо в лицо начальника полиции, добавил: — Сволочи! Сообразите перевязку, крови много вытекло.
Дорош выбежал, что-то сказал Ленке.
— Материалы будут, черт возьми? — осведомился он, возвратившись.
— Я сказал. Завтра утром. У меня уже нить в руках. Точка. Денег еще не платили, а требуете, как будто озолотили меня. Ну где санитар или кто там?.. А то ведь слягу от потери крови! — требовательно крикнул Аркадий.
Дорош снова выбежал.
Юков привстал и, заглянув в листок, оставленный Дорошем на столе, прочитал:
«Список лиц, подлежащих реп…»
«Реп… Репрессии, репрессивным мерам», — сразу же разгадал Юков.
Это было очень важно.
«Ленка!» — определил Аркадий человека, который поможет узнать, сколько жертв будет числиться в этом смертном списке.
Вошел Дорош, с ним господин в белом халате.
— Счастливо отделались, молодой человек, — сказал этот господин, осмотрев рану. — На вершок бы ниже и, увольте меня, кость пополам. Болит?
— А ты думал, нет? Ну, вяжи, вяжи. Только завязывай так, чтобы рука у меня свободна была. Чтобы я двигать ею мог… ну, в морду дать или там по шее. Мне придется, может, в рукопашную сражаться. А то начальник, — Аркадий посмотрел на Дороша, — задание дал, а пушку пожалел. Почему жалеешь, начальник? Общее дело делаем. Гони пушку, мне веселей будет.
— Получишь, — сказал Дорош.
— Пока получу, пристрелят.
Господин обработал рану, наложил тампоны, забинтовал руку.
— Молодому человеку покой нужен, — сказал он, обращаясь к Дорошу.
Аркадий захохотал.
— Покой! — передразнил он господина. — А работать за меня дядя будет?
— Идите, — отпустил господина Дорош.
Тот попятился и юркнул в дверь.
— А ты, парень, орел, — сказал Дорош Аркадию. — Мне такие нравятся. Бери! — Он вынул из ящика письменного стола пистолет и протянул Юкову. — Свой отдаю. Не жалко. Служи только. Держи фасон.
Аркадий привычно оттянул затвор, заглянул в патронник.
— Подходящая игрушка! Вот теперь я кум королю. — И Аркадий сунул пистолет в карман. — Так завтра утречком будут сведения. Я пошел.
— Счастливо. Я жду.
«Завтра он изобьет меня до полусмерти», — мелькнуло у него.
Но что будет завтра — Аркадия меньше всего беспокоило. Волновало сегодняшнее.
В седьмом часу
