обескуражен, растерян.

Саша что-то говорил Олегу Подгайному, Соне, Людмиле, Шурочке, расспрашивал Бориса о его мытарствах и странствиях, сам рассказывал о том, как шел скорбной дорогой отступления к Чесменску, отдавал мелкие распоряжения, касающиеся быта отряда, наравне со всеми готовил ужин, даже шутил по какому-то несерьезному поводу, — а сам все думал, думал, думал, мучительно размышлял.

«Неужели Сергей Иванович не доверяет ему?» — вот что больше всего волновало его, не давало покоя, кололо, мучило.

Аркадию Юкову было поручено особое задание, а Саша был обойден, оставлен в стороне.

Обида, мутная, слепая обида, взяла в плен Сашу.

Но он не думал, что это — обида, чувство, недостойное человека, — мелкая обида взыграла в нем. Он думал, что несправедливо поступили с ним.

Он не подавал вида, только думал все время. Впрочем, было видно, что он очень расстроен, да некому было примечать, присматриваться к нему. Мог бы Борис, но он сидел возле Людмилы и не отрывал от нее сияющих, зажженных любовью глаз.

Вечером прошел дождь, мелкий, холодный. Все сбились в землянке, только Сторман да Золотарев, назначенные часовыми, остались в лесу.

В землянке с трудом можно было улечься впятером, поэтому спать решили по очереди: двое дежурят в лесу, двое у входа, остальные спят.

Нужно было строить вторую, большую землянку. Многое нужно было сделать. И Борис заговорил об этом. Но Саша предложил прекратить всякие разговоры до утра.

— Спать! — сказал Саша. Это был приказ.

Борис и Людмила сели у входа, укрылись брезентом.

Они о чем-то тихо говорили, больше говорил Борис. Дверь прикрывалась плохо. Саша долго слышал неясный голос Бориса и чувствовал, что разговор имеет отношение к нему, и это тоже злило и тревожило его.

Он уснул с ощущением, что жизнь в отряде начинается плохо, неудачно.

Под утро Гречинский разбудил его на дежурство.

— Кто со мной? — спросил Саша, высунувшись из теплой душной землянки.

— Подгайный.

— Не буди, пусть поспит. — Он взял автомат и ушел в лес.

Дождь перестал. С деревьев капало. Бежал над лесом желтый полукруг луны, освещая края лохматых рваных облаков.

У входа в землянку сидели Борис и Левка. Саша не подходил к ним.

Уже начало рассветать, когда Борис подозвал его.

— В чем дело?

— На озере только что плескался кто-то… Такое ощущение, что мыли сапоги, — сказал Борис.

— Может, показалось?

— Нет.

— Значит, кто-то шел берегом. Не думаю, что это немцы.

— Все можно ожидать.

Кто же это может быть?.. Лев, ты идешь со мной к берегу. Борис, подымай всех.

— Не стоит, ребята, — сказал кто-то совсем рядом. — Это был я. — Из-за дерева, стоявшего сбоку землянки, вышел Фоменко. — Здравствуйте! — сказал он. — Закурить у вас найдется?

Саша, Борис и Лев молчали в оцепенении.

— Сапоги худые… Эх! — поморщился Фоменко. — Так я спрашиваю, есть закурить? Что же вы молчите, друзья мои?

УПОРСТВО ИЛИ УПРЯМСТВО?

А друзья все молчали, не сводя с Андрея Михайловича глаз. Щукин и Гречинский по-прежнему сидели на старом трухлявом пне, Саша стоял столбом. Появление Фоменко ошеломило их и, казалось, отняло способность говорить.

— Языки, что ли, проглотили? — с усмешкой спросил Фоменко.

Первым пришел в себя Саша.

— Вы зачем? — с трудом разжав зубы, выговорил он.

— В гости, — сказал Андрей Михайлович.

— Как вы узнали?

— Мне положено много знать.

— Чертовщина какая-то!

— На черта не стоит пенять. Вас трое?

— Нас много.

— Золотарев, Сторман, Шатило здесь?

— Спят.

— Тем лучше. Будить не надо. Я ненадолго, ребятки. Сидите, беседуйте. Жаль, что курева нет. Саша, на полчасика потолковать бы…

Он взял Сашу под руку и увел в лес.

— Так в чем же дело? — нетерпеливо спросил Саша.

— Ты знаешь, Александр.

Саша молчал.

— Ты не выполнил приказ. Это худо.

— Ваш приказ?

— Прекрати. Я — простой исполнитель, рядовой боец, которому доверили определенный пост. Ты не маленький, не глупый. Я спрашиваю: почему не выполнил приказ?

— Не понятен смысл этого приказа. И потом… Я еще не давал клятвы. Кто командует мной? Почему?

— Командуют старшие товарищи. Право на это им дала партия.

— Объясните мне, почему я должен идти в Белые Горки. Ну, почему?

— Объясню: тебя ищут немцы. Тебя и ребят. Достаточно этого?

— Не понимаю.

— Ищут. Ты им нужен. Ты много знаешь.

— Много! — с горькой усмешкой воскликнул Саша. — Ничего я не знаю! Мне же не доверяли!

— Тебе-то не доверяли? — Фоменко осуждающе покачал головой. — Эх, Саша!

— Да, мне, — настаивал Никитин. — Меня даже не посвятили в тайну Юкова.

— Не знаю такой тайны, — спокойно сказал Фоменко.

— Не в курсе дела? — опять усмехнулся Саша.

— Не понимаю, о чем говоришь?

— Юков работает в полиции. Вы знаете это?

— Это знаю. Я и раньше считал, что он ненадежный парень. Мы, кажется, говорили на эту тему.

— Вы утверждаете, что ничего не знаете о Юкове? — с нажимом произнес Саша.

— Кое-что знаю, — в тон ему ответил Андрей Михайлович. — То, что сказал ты.

— И больше ничего? — допытывался Саша.

— Выходит, ты лучше меня информирован. Тебе известно то, что неизвестно в партизанском отряде. Но прекратим об этом разговор. Юковым занимаются другие люди. Они выяснят все, — сказал Фоменко. — А мы остановились на том, что тебя ищут немцы. Тебя и ребят, — повторил он.

— Они найдут меня и других, если узнают, где мы, — проговорил Саша. — Но кто им скажет?

Фоменко замолчал. Светало.

— В прошлом году в лагерях, — опять заговорил Фоменко, — я думал, что история с неповиновением — случайность. Но, оказывается, это в твоем характере.

— Вспомните, как кончилась та история, — заметил Саша.

— Тогда была игра — сейчас война. Война, понимаешь?

— Понимаю.

— Ни черта ты не понимаешь… упрямый осел! — вырвалось у Андрея Михайловича.

— Очевидно, нам не о чем больше разговаривать, — оскорбившись, сказал Саша.

— Выходит. Но я за тебя же боюсь. Погибнешь и ребят погубишь!

— Будущее покажет.

— Я вижу это будущее.

— Ясновидец, а о Юкове не знаете, — уколол Андрея Михайловича Саша.

— Я все знаю, что мне положено знать, — чуть повысил голос рассерженный Фоменко, — и даже больше этого. Предвижу, чем кончится твоя авантюра — кровью. Но мы постараемся предотвратить ее последствия. Не думай, что с твоим решением — стать самостоятельным командиром — кто-нибудь будет считаться. Не хочешь сейчас — потом заставят подчиниться или…

— Что или? — сурово спросил Саша.

— Эту игрушку отберут. — Фоменко похлопал ладонью по прикладу автомата. — Вот что.

— Я выпущу оружие из рук только мертвый, — сказал Саша.

— Так оно и будет, — безжалостно сказал Фоменко.

Никогда еще Андрей Михайлович не говорил с Никитиным так резко и отчужденно. Последние слова он произнес с открытой неприязнью. Сказал, словно точку поставил.