нее, немного ниже, сперва подав салфетку для умывания королю и королеве»30. Последняя брала Марию за руку и прогуливалась с ней как с равной, отказываясь проходить в двери первой. Джейн убедила Генриха отвести Марии покои в Хэмптон-корте (на Нижнем дворе), в Гринвиче и в других, менее значительных резиденциях31, однако та не жила при дворе постоянно, хотя в следующие несколько лет провела там больше времени, чем за всю свою юность. Мария проживала также в Хансдоне, Титтенхэнгере и Хертфорде; иногда к ней приезжала ее сводная сестра Елизавета, в которой она души не чаяла.

Эмоциональная травма, полученная в процессе «развода» родителей, и насильственное принуждение к покорности, а также нереализованное желание иметь мужа и детей привели к тому, что Мария становилась все более нервной и страдала от непонятных, но лишавших ее сил недугов и нерегулярных менструаций. Рождение вне брака не давало ей вступить в союз с высокопоставленным иностранцем, и в то же время отец едва ли позволил бы ей выйти замуж за простого человека. Марии пришлось осознать, что, пока король жив, она останется всего лишь «леди Марией, самой несчастной женщиной во всем Христианском мире»32.

Тем не менее Мария не могла не радоваться перемене в своей судьбе. До тех пор ей приходилось перешивать старые платья, а теперь ее обеспечивали роскошными нарядами, которые она обожала. У нее были деньги, чтобы делать пожертвования и вознаграждать тех, кто был добр к ней. Она могла развлекаться, выезжать на охоту, участвовать в танцах, азартных играх и музицировании. Бритоголовая шутиха Джейн смешила ее33.

При этом Мария хранила невинность. Когда Генриху сказали, что она не знает «дурных и нечистых слов, он не поверил в это» и договорился с сэром Фрэнсисом Брайаном, чтобы тот испытал целомудренность Марии и произнес несколько ругательств с сексуальным подтекстом, танцуя с ней во время представления масок. Оба были изумлены тем, что Мария, ранее не слышавшая таких выражений, никак не отреагировала34. Это показывает, насколько цинично относились при дворе к добродетели женщин.

Дела девятнадцатилетнего Генри Говарда, графа Суррея, шли в гору. Благодаря своей эрудиции, общительности, успехам на турнирах и аристократическим манерам он пользовался большим уважением и любовью короля. Однако характер Суррея роковым образом портили чрезвычайное высокомерие, неуравновешенность и вспыльчивость, приводившая к диким выходкам. Он не обладал политическим чутьем и проницательностью в деловых вопросах, сорил деньгами и был чересчур высокого мнения о значении и статусе своего семейства, поэтому его действиями зачастую руководила фамильная гордость, а не здравый смысл или расчетливость. Со стороны матери в нем текла кровь Стаффордов, он претендовал на трон как наследник Бекингема и вел себя так, будто является принцем крови, – зачастую к нему относились соответственно. Суррей заказал у Гольбейна больше своих портретов, чем кто-либо другой. На портрете, предположительно написанном Уильямом Скротсом в 1546–1551 годах, он изображен со щитом, на котором открыто красуется королевский герб Англии35. В течение четырех лет король проявлял несвойственную ему терпимость к выходкам Суррея, так как этого юношу очень любил Ричмонд. Вероятно, на отношении Генриха к «глупому, гордому мальчишке»36 сказались несбывшиеся мечты о сыне и не нашедшие выхода отцовские чувства.

Суррей побывал в Италии, своими глазами увидел великие творения эпохи Возрождения, освоил итальянское и французское стихосложение и позже удачно применил эти свои умения. В Англию он вернулся «французом по своим жизненным привычкам»37, как и его кузина Анна Болейн, которую он во многом напоминал. У Суррея, как и у нее, был талант наживать себе врагов. Он ненавидел Сеймуров, которых считал низкородными выскочками, однако не гнушался делать авансы Анне Стэнхоуп, жене Эдварда Сеймура, лорда Бошама. Его дерзость вызывала большую неприязнь, особенно когда, поняв, что его чувства безответны, он оставил ухаживания и написал стихотворение о том, как был отвергнут. К этому моменту разлад уже начался, гнев и ревность Сеймура вкупе с презрением и враждебностью Суррея разожгли ожесточенную и длительную вражду; семена были посеяны, и всходам предстояло стать горькими.

50

«Самая радостная новость»

Крупное восстание, известное под названием «Благодатное паломничество» и ставшее реакцией на религиозную политику короля, разразилось в октябре 1537 года в Линкольншире и на севере, где далекие от двора мелкопоместные дворяне были сильнее привержены старым представлениям. Это была самая серьезная угроза власти Генриха из всех возникавших до того. Король приготовился встать во главе армии, посланной против мятежников. Турнирную площадку в Гринвиче превратили в мастерскую, где приводили в порядок старые, заржавевшие доспехи короля, которые хранились на постоялом дворе «Коронованный ключ» в Саутуарке. Однако по мере расширения восстания король начал понимать, что у него недостаточно сил, и решил выиграть время. Он послал на север армию под командованием Норфолка и Саффолка, велев им принять меры к умиротворению бунтовщиков. Коронацию королевы вновь пришлось отложить.

К счастью, большинство лордов сплотились вокруг короны: это показывало, что Реформация и роспуск монастырей пользовались поддержкой в стране. В декабре было заключено перемирие, Норфолк от имени короля согласился со всеми требованиями восставших – одно из них заключалось в том, чтобы королева была коронована в Йорке, – и поманил их королевским прощением, которого Генрих на самом деле давать не собирался.

Король оставался в Виндзоре. Среди его слуг был подававший надежды молодой секретарь Томас Ризли, в 1530 году поступивший на службу ко двору как клерк печати. Тридцатиоднолетний Ризли происходил из знаменитого рода герольдов, его отец Уильям Риз, герольд Йорка, дабы возвысить себя, изменил фамилию на Ризли. В юности Томас изучал право под руководством Гардинера в Кембридже, но бросил занятия ради карьеры при дворе, где привлек к себе внимание Кромвеля. Тем не менее он всегда сохранял верность Гардинеру. Ризли был человеком способным, предприимчивым, хватким и безжалостным, при этом невыносимо самоуверенным и эгоистичным. Тем не менее Генриху он нравился, король вознаграждал его за усердие, даря монастырские земли, и несколько раз посылал за границу в качестве посла.

Именно на таких людей король полагался в критические моменты. Пока что все советники побуждали обходиться с мятежниками мягко, он делал вид, что прислушивается к ним, но не собирался держать свое слово, хотя и пригласил Роберта Аска, одного из предводителей восстания, провести Рождество при дворе, создав у него ложное чувство безопасности.

Зима выдалась настолько суровой, что Темза покрылась льдом. Генрих и Джейн, закутанные в меха, отправились верхом по празднично украшенным улицам Лондона на службу в собор Святого Павла, а затем галопом проскакали по замерзшей реке