Овес с благодарностью протянул ей руку.

– Оставь меня в покое! – рявкнула Жрика и покинула комнату.

Овес хотел было пойти за ней, но его остановила Берил.

– Идрис. Оставь ее.

Тяжело выдохнув, он потер рукой лицо и бороду и повиновался.

Блажка пристально смотрела на Шакала. Она надеялась увидеть в нем немедленную перемену, но псиные укусы выглядели по-прежнему страшно, некоторые даже кровоточили. Шакал, казалось, все еще находился на волосок от смерти.

– Вам обоим надо отдохнуть, – сказала Блажка. – Я о нем позабочусь.

Когда они выходили, Блажкин взгляд упал на ведро чистой воды с тряпкой, перекинутой через край. Она сама просила, чтобы его принесли, но не могла вспомнить, когда именно. Затем, вздохнув, сняла с себя одежду. Обтерлась тряпками, вычистив кожу, но мысли ее оставались такими же мутными, как вода в ведре. Закрыв дверь на засов, она легла рядом с Шакалом и положила руку ему на грудь, чтобы ощущать, как та поднимается и опускается.

Сон к ней не вернулся.

Ей захотелось выйти из комнаты, и она выбралась из кровати и оделась.

Овес сидел на табурете в коридоре. Колпак стоял, прислонившись к стене напротив.

– Мне нужно подышать, нахрен, – сказала она им.

Посмотрев в обе стороны, Блажка поняла, что не помнит, откуда пришла, когда они только прибыли в крепость. Увидев ее смятение, Овес встал.

– Я тебя проведу.

Блажка посмотрела на Колпака.

– Останешься с ним, хорошо?

Колпак кивнул.

Блажка последовала за Овсом по коридору, затем через большой зал, пока не оказалась во дворе. Троевольные ходили по крепостной стене, куда Овес отвел Блажку. Полукровки с выбритыми макушками лишь молча взглянули на них, не пытаясь остановить, и продолжили патрулирование. На вершине уже почти рассвело, и Блажка поразилась необъятности неба над головой. На такой высоте, когда солнечный свет только готовил вторжение на небосклон, пустоши были едва видны. Звезды все еще цеплялись за поле терновника, истончаясь до синевы.

Внизу уродливой, безвкусной данностью маячила Трикрепость.

Блажка склонилась над зубцом стены и глубоко вдохнула.

Овес последовал ее примеру, после чего толкнул ее локтем.

– Ты должна мне поклясться. Если Шакал… умрет, ты не будешь винить себя.

– Почему? Ты будешь?

– Нет. – Он снова ее толкнул, достаточно сильно, чтобы она чуть не потеряла равновесие. – Я буду винить тебя.

– Это я и имела в виду, дурачок.

Овес кивнул и сморщил нос, глядя на небо.

– Я знаю. Но если я буду тебя винить, это тебя не убьет. Поэтому поклянись.

Она посмотрела на него и солгала:

– Клянусь.

– Хорошо. – Он удовлетворенно кивнул.

Овес ошибался, считая ее натуру подобной своей. Смерть Шакала принесла бы чувство вины и боль, которые не угаснут никогда, но это ее не убьет. От осознания этого Блажке стало немного дурно, и она никогда не признается в этом Овсу. Тем не менее горькая правда состояла в том, что она все равно продолжит бороться. Она знала, что не может иначе, и задавалась вопросом: делает ли это ее бессердечной? И еще: только ли смерть может закончить эту борьбу? Она пыталась вообразить Уделье без его тягот, без кровопролитий, но у нее ничего не получалось.

И это был ответ.

Овес пристально смотрел на нее.

– Куда это твои мысли сейчас унесло?

Блажка поморгала. Оказалось, каким-то образом наступило утро.

– Черт.

– Что? – Овес уже не опирался на зубец. – Про что думаешь?

– Коригари.

– Кори?.. Про долбаного Месителя?

Блажка кивнула.

– Кул’хуун сказал, что Крах – последний из ук’хуулов. И что он убил остальных.

– Ты же сказала, что думаешь про Месителя!

– Так и есть. Он выкупал эльфийских женщин, думал, что, принеся их в жертву, исцелит Старую деву. И орков тоже убивал – думал, нужны и те, и другие. А когда узнал обо мне, полукровке с эльфийской и орочьей кровью, пришел за мной. Думал, я всех спасу.

Овес наклонился и растерянно пожал плечами.

– Но он был всего лишь куклой, Овес! Им управляло Месиво. Погань. Оно пыталось создать новых ук’хуулов. Новых Крахов! Они, должно быть, не слишком хорошо общались, а может, безумие Коригари помешало или… черт, ему, наверное, потребовалось много лет, чтобы направить свой вывернутый разум в нужное русло. Он как чертов свин, который пытается заставить своего ездока сесть задом наперед, но довольствуется тем, что тот садится боком.

– Ты не можешь знать…

Блажка шикнула на него.

– Орки отдали Нашествию многих из своих сильнейших воинов, и все они погибли на болоте и стали месивом, которое нашло себе тело и пыталось восполнить их ряды. Все потому, что ук’хуулов, которые еще были в Дар’гесте, убил У’руул Тарга Бхал. Мой траханый близнец! Орк, которого допросили Клыки, сказал, их вообще не осталось.

– Блажка, нельзя доверять какому-то орку, которого потрошили, пока он говорил. Черт, он еще сказал, что моя мама – ведьма, которая исчезла из загона! Я уже молчу о том, что у Кул’хууна и его банды набухают стручки, когда дело касается орков. Тот тяжак мог наплести им, что все орки перед боем засовывают свои шары себе в зад, и Клыки уже на следующий день будут пытаться пропихнуть свои мешочки себе до самых щек.

– А Штукарь?

– Ну… да, я уверен, он тоже был бы не против такого. Я-то до сих пор не сомневаюсь, что этот пухлый урод из задних.

Блажка взмахнула рукой у Овса перед лицом.

– Нет! Штукарь заключил сделку с орками. Пообещал им не применять чуму против них. И они пришли, Овес! Ты правда считаешь, что тяжаки стали бы договариваться с жирным чужеземным чародеем-полукровкой, если бы у них оставались свои? Ук’хуулы убили бы его прежде, чем он успел бы рот открыть.

– Допустим, ты права. Но я все равно не вижу, куда прет тот бешеный свин, которого ты ведешь.

– Это могло быть нашим единственным шансом, Овес.

– Шансом на что?

– На то…

Ее оборвал голос, донесшийся со двора:

– Вождь.

Колпак.

У Блажки перехватило дыхание. Она шагнула к краю стены и выглянула навстречу бледному полукровке.

– Шакал?

– Очнулся.

Ворвавшись в комнату, Блажка обнаружила, что он не только пришел в себя, но и сел на кровати, свесив с нее голые ноги. Берил пыталась удержать его в постели, но ей не слишком удавалось.