Последние дни совершенно истощили ее силы.

Несколько раз она пошевелилась в кресле. Один раз, когда Берил вошла зажечь свечи и проверить жар Шакала. Потом, когда Баламут случайно пнул ножку кровати и выругался. Наконец, когда Колючка накрыла ее одеялом. Но усталость и мягкость меха, которым было обито кресло, каждый раз возвращали ее обратно в сон.

Однако сон сбежал от нее с быстротой испуганного кролика, когда она открыла глаза и увидела Мозжка с заряженным арбалетом. Дверь за его спиной была закрыта и заперта на задвижку. Блажка скользнула скрытой под одеялом рукой к катаре, которая все еще была в ножнах у нее на бедре. Она попыталась вынуть ее тайком.

– Этот чужеземный нож тебе ни к чему, – сказал ей Мозжок, не отходя от двери. Невозможно было преодолеть это расстояние прежде, чем он успеет выстрелить, и они оба это знали. – Я бы предпочел пасть от доброго тренчала, если ты предоставишь мне выбирать. – И, взяв оружие одной рукой за цевье, он протянул его ей.

Смущенная и встревоженная, Блажка могла только покачать головой.

– Я пришел дать тебе шанс убить меня, – сказал Мозжок. – Мое копыто не будет искать возмездия, если ты позволишь им выбрать нового вождя из их числа. Вы с Ублюдками можете оставаться здесь, сколько вам нужно.

– Мозжок… что? Зачем мне тебя убивать?

– Потому что это я сказал Шишаку, как взять Отрадную.

Кочевник выпалил признание резко, и на его лице отразился стыд. Но его тяготило что-то еще, поэтому Блажка выжидающе молчала.

– Они подстерегли меня. Допрашивали про вашу оборону, ваши патрули, где размещается копыто, где… ты спишь. Я им рассказал.

Голос Мозжка дрожал.

– Они тебя пытали, – сказала Блажка, пытаясь выставить сочувствие перед гневом.

– Нет. Они угрожали Мертвой Невесте. Угрожали моей свинье! Сказали… сначала ее ослепят. А в итоге, что заставят меня ее съесть. Как я мог?.. – Его стыд только усилился, когда из глаз хлынули слезы. Он прочистил горло, собравшись с духом. – Шишак поклялся, что если я скажу, что ему нужно, то смогу сесть в седло и ехать дальше. Я и сказал. Все сказал. Он не сдержал слова, взял меня в плен… и скормил мне мою свинью. Это из-за меня пострадало твое копыто. Потому что я испугался увидеть смерть моей свиньи. И боялся умереть сам, наверное. Поэтому… – Он снова предложил арбалет.

Блажка убрала руку от клинка. Затем изучающе посмотрела на Мозжка и поняла, что ему нужно отпущение вины. Он выбрал легкий способ. Она набрала в грудь воздух, затем протяжно выдохнула.

– Дерьмо случилось не из-за тебя, Мозжок. Ты просто помог. Это не значит, что ты не пошел по пути трусости. Ты струсил. Если думаешь, что должен за это умереть, приставь себе стрелу к подбородку и спусти крючок. Если хочешь моего прощения – заслужи его.

Арбалет опустился.

– Скажи как.

– Помочь мне и всем моим – чертовски хорошее начало. Если дальше будешь помогать с тем дерьмом, что грядет, так или иначе, – добьешься своего.

– Троевольные твои.

– Нет, вождь. Они твои. Но мне нужна лично твоя верность.

Мозжок стиснул челюсть и будто превратился в камень.

– Она у тебя есть. – И через мгновение заполнил тишину вопросом: – Ты заставила Шишака страдать?

Блажка подумала соврать, но предпочла этого не делать.

– Стрелой в сердце. Быстро.

Мозжок задумчиво провел языком по щеке.

– Жаль. Но было бы еще больше жаль, если бы он остался жив.

Он вздрогнул, когда дверь за ним громыхнула.

Из-за двери донесся голос Овса:

– Блажка! Со мной Жрика!

Вскочив на ноги, Блажка открыла дверь. Овес вошел, недоуменно посмотрел на Мозжка, который тут же выскользнул из комнаты. Вслед за трикратом вошли Жрика и Берил. Представшее в комнате зрелище заставило полурослицу застыть у косяка, но смотрительница протиснулась мимо нее и направилась сразу к кровати Шакала.

Блажка положила руку Жрике на плечо.

– Помоги ему.

Жрика оторвала взгляд от Шакала ровно настолько, чтобы изумленно посмотреть на Блажку.

– Я уже говорила тебе, девчонка, я не целитель.

Блажка наклонилась к ней и ткнула пальцем в повязку на глазу.

– Помоги ему.

– Ты что, с ума сошла?..

– Давай проверим.

Сунув руку в седельную сумку, Блажка вытащила сверток. Затем развернула отсеченную руку и поднесла поближе к Жрике. Берил испустила проклятия, а Овес отступил на шаг, когда рука начала судорожно сжиматься. Комнату наполнил гулкий шепот. Жрика, прикрыв рукой отсутствующий глаз, отпрянула от отрубленной конечности.

– Ты понятия не имеешь, чего просишь!

– Я знаю, что у тебя там Белико, – сказала Блажка. Она подняла дергающуюся руку. – А у меня тут Аттукхан. Они были братьями в жизни, не так ли?

– Вроде того, – пробормотала Жрика, не поворачиваясь к ней лицом.

– Я думаю, даже более чем. Ты хочешь сказать мне, что твой бог не поможет своему воителю? Потому что, судя по его голосу, ему прямо не терпится это сделать.

Полурослица оставалась неподвижной и ничего не отвечала.

Голос подал Овес – низкий, напряженный.

– Жрика. Прошу.

Женщина выпрямилась, повернулась к ним лицом, но руку с лица не убрала.

– Что-то ты раньше не жаловала, что он обязан Зирко, – сказала она Блажке, указывая на Шакала. – Ты не думаешь, что Хозяин-Раб затребует цену выше, чем Герой-Отец? Потому что он затребует, девчонка. Затребует!

Блажка услышала мудрость в ее словах. Но проигнорировала их.

– Как и Белико, я готова сделать все, что в моих силах, ради мужчины, который пролил за меня свою кровь.

Она отошла к кровати и приложила руку к культе Шакала. Затем, отступив, предоставила место Жрике.

Полурослица медленно подошла к нему и убрала повязку.

– Что ни случится – будет на твоей совести, девчонка.

Вернулся шепот – свистящий и сладострастный. Когда Жрика встала у кровати, веки ее отсутствующего глаза раздвинулись, и оттуда высунулся язык, который принялся исследовать пустоту перед собой. Язык потянулся к Шакалу, и полурослица хмыкнула от неприятного ощущения, будто противясь тому, что ее голову тянет вниз. С языка стала капать слюна, потекла по лицу Жрики, спадая на Шакала. Берил, стоявшая по другую сторону кровати, скривилась. Жрика почти коснулась раны носом, когда язык лизнул рваную плоть над локтем Шакала. Плоть зашипела, срослась и воссоединилась. Когда верхняя сторона была готова, Жрика подняла руку с кровати, чтобы язык смог завершить свою работу. В итоге на месте разруба осталась лишь тонкая полоска потемневшей плоти. Язык ушел, и Жрика отпустила залатанную руку, после чего с нарочитым достоинством поправила свою повязку и отправилась к двери.