Шрифт:
Закладка:
Осиба с трудом дождалась, когда посланец отобьет свой последний поклон и удалится в предоставленные ему и его людям комнаты замка, чтобы отдохнуть там и прийти в себя после долгой дороги.
Осиба знала, что если она откажет и на этот раз, если завтра не поедет вместе с придворным мужа, очень скоро ее потащат в Эдо силой.
Сколько времени можно тянуть с ответом? Очень мало. Сразу же после того, как посланник доберется до Эдо (три дня пути), Дзатаки сорвется с места сам или пошлет за ней самураев. Шесть дней. Не много.
Осиба застыла на месте, вглядываясь в видимую только ей даль, пытаясь найти там ответ.
Конечно, можно было отправиться к сыну в Осаку и попросить убежища в самом укрепленном замке Японии. Но примет ли он мать, даже после всего того, что она для него сделала? Захочет ли в открытую биться с кланом Токугава? Согласится ли развязать ради нее войну? Войну явную — не тайную?
Осиба поднялась с места и, оправив похожее на змеиную кожу кимоно, вышла из комнаты и, спустившись на первый этаж, оказалась в саду. Ее лицо пылало внезапным озарением, хотелось бежать или хотя бы ходить, двигаться, все что угодно, только не сидеть на месте.
Конечно же, она, Осиба, развяжет и открытую войну с кланом Токугава. Войну, о которой давно мечтал Хидэёри, в которую на их сторону встанут все те, кому ненавистно правление свалившегося им на головы сегуната. Подумаешь — сегун, ее первый муж Хидэёси тоже мог стать сегуном, и стал бы, согласись старый сегун официально усыновить его. Но последний был мерзким, несговорчивым стариком, который нипочем не согласился бы принять к себе в семью сына простого крестьянина. Пришлось Хидэёри становиться тайку. Сегун, тайку, какая разница — главное, что он был первым человеком в Японии.
Христиане недовольны нынешним сегунатом, христиан притесняет двуличный Токугава Иэясу. Христиан в Японии превеликое множество, так что если хотя бы половина из них решится на мятеж, Японию можно будет залить кровью.
Кровь — вот тот таинственный эликсир, то чудотворное снадобье, которое воскрешает ее дочь, заставляя Юкки хотя бы ненадолго выбраться из плена снов и быть самой собой. Мало крови — малое прозрение, много крови, неиссякаемая река крови, и Юкки будет с ней всегда. Юкки очнется, будет прежней, еще лучше, и тогда, даже если им придется проиграть, перед своей казнью она объяснит все как есть, предъявив Дзатаки здоровую дочь. Сможет ли он казнить ее после того, как узнает правду? Казнить за смерти никому не нужных самураев, места которых в мгновение ока почтут за честь занять бесхозные ронины. Что-что, а люди никогда не кончаются, это она знала доподлинно.
Казнит ли он ее тогда? Да если и казнит, ее жизнь ничто, танец бабочки над крышей горящего дома, а смерть… смерть всего лишь избавляет от страданий.
Приняв решение, Осиба продиктовала несколько секретных писем: Хидэёри, который должен был как можно скорее напасть на отдаленные замки приверженцев нынешнего режима, и в первую очередь на замок Грюку, а также нескольким даймё с предложением присоединиться к заговору. Все послания были вручены гонцам и отправлены в тот же день. Кроме этого, Осиба велела задержать посланца Дзатаки и его людей, которые с этого момента официально считались ее гостями.
Начало открытой войны было положено.
Глава 38
ВСЕ СНАЧАЛА
Если твой обидчик скрылся за стенами своего дома или замка, встал под защиту самураев или слуг, ты все равно обязан отомстить ему, иначе останешься опозоренным во веки веков, и на твое имя будут плевать. Если ситуация безвыходная — постарайся во всяком случае ворваться в дом к обидчику. Разумеется, ты сразу же будешь зарубленным, но зато исполнишь свой долг.
Умри, но исполни долг!
Кияма Укон-но Оданага, господин Хиго, Сацумы и Осуми, из династии Фудзимото
Кошмар из кошмаров, натуральное кошмарище, лучший агент ордена «Змеи», спецагент Павел Пехов провалил данное ему задание, и теперь, по всей видимости, навсегда застрял в чужом теле. Мало того, теперь он это наконец-то просек, в теле ребенка. И как в такой ситуации можно лечить отравленного даймё Кияма, который, возможно, где-нибудь под боком и ищет его точно иголку в стоге сена, а он!
Павла передернуло. Он сидел на постеленной ему прямо на полу тряпке, переживая провал операции и новое унижение. Только что великанша, теперь он это уже разобрался, его мать. То есть не его — Павла Пехова, мать ребенка, из которого он, подонок, за здорово живешь, выбил душу. Только что эта самая мать, нежно обняв бесштанного спецагента, практически насильно всунула ему в рот свой вонючий сосок. При этом Павел отбивался, сходя с ума от отвращения и унижения. Но жрать все равно пришлось, так как кроме потной груди ничего другого ребенку за завтраком не изволили предложить.
«Сколько же мне лет? — спрашивал себя Павел, не находя точного ответа. — Должно быть, год или даже меньше». Он ходил и даже бегал, время от времени позорно теряя равновесие и плюхаясь на многострадальную задницу, или, не умея рассчитать собственной скорости, влетал куда-нибудь, точно потерявший тормоза внедорожник. Впрочем, все эти умения обязательно придут, нужно только дожить до того времени, когда можно будет самостоятельно выйти из дома и попытаться добраться до Кияма или Алекса Глюка. Других имен членов ордена ему не сказали, так как существовала опасность, что, попади агент в плен, он мог бы под пытками выдать остальных.
* * *
По полю с бешеной скоростью летела белая кобылица, весело стуча копытами и ржа так, словно впервые выбралась на свободу. Поднимающееся на небо утреннее солнышко с любопытством смотрело на безрассудную молодую лошадку, недоумевая, что с ней такое произошло. Предположить, что злая оса в попу укусила? А чего тогда кобылица радуется?
А кобылка радовалась тому, что она — молодая белая кобылица, что у нее длинная, развевающаяся на ветру грива, что ноги ее не ведают усталости, а мышцы поют. Радовалась, что можно просто бежать, рассекая ветер, бежать, не думая
