Ленин настроен хоть и решительно, но звучит весьма примирительно:

— Меньшевики и Ко треплют слово «авантюризм», но вот у них-то действительно не было ни организации и не было никакой линии. У нас есть организация и есть линия. В тот момент буржуазия мобилизовала все силы, центр прятался. А мы организовали мирную демонстрацию… Теперь насчет контроля. Мы с тов. Каменевым идем вместе, кроме вопроса о контроле… Мы на контроль не пойдем»[1347]. Довод: «контроль без власти есть пустейшая фраза!.. Если я напишу бумажку или резолюцию, то они напишут контррезолюцию»[1348].

Андрей Сергеевич Бубнов из Ивано-Вознесенска говорит о необходимости «стального» контроля со стороны масс, Каменев отзывается согласием даже на «каменный». На что Зиновьев замечал, что не только «стальной» или «каменный», но и «бронзовый и чугунный» не смогут превратить Советы в что-то большее, чем «хор при Милюкове»[1349].

При этом выявилась и оппозиция Ленину слева — Бубнов, Георгий Ипполитович Оппоков (Ломов) и Сокольников, которые настаивали на немедленном решении задач социалистической революции, не дожидаясь «вовлечения широких масс». Но и правые, и левые оппозиционеры на конференции быстро увяли, не выдержав ленинского напора и воздержавшись при голосовании основной резолюции — о войне, — написанной Лениным. «И вот итог первого голосования показал, что за оппозицией на конференции идут лишь единицы, что ее удельный вес ничтожен. С этой минуты Ленин явно изменил свое поведение в обращении с представителями этой оппозиции. Он перестал тратить время на споры в перерыве с отдельными оппозиционерами и продолжал полемику только на заседаниях конференции»[1350].

Резолюция о войне была радикальной. «Нельзя окончить эту войну отказом солдат только одной стороны от продолжения войны, простым прекращением военных действий одною из воюющих сторон… Эту войну можно окончить демократическим миром только посредством перехода всей государственной власти, по крайней мере, нескольких воюющих стран в руки класса пролетариев и полупролетариев, который действительно способен положить конец гнету капитала»[1351].

Зиновьев выступил на конференции против Ленина по вопросу о том, оставаться ли большевистской партии в Циммервальдском объединении или порвать с ним и создать новый Интернационал. Зиновьев предлагал остаться, Ленин назвал эту тактику «архиоппортунистической и вредной»[1352]. Но победа осталась за Зиновьевым. Более того, за предложение Ленина проголосовал всего один делегат — он сам.

Однако по аграрному вопросу была принята ленинская резолюция. Партия выступала за немедленную и полную конфискацию всех помещичьих земель в России (а также удельных, церковных, кабинетных); немедленный переход всех земель в руки крестьянства, организованного в Советы крестьянских депутатов; национализацию всех земель в государстве с последующей передачей права распоряжения землей в руки местных демократических учреждений. Большевики советовали крестьянам «брать землю организованно, отнюдь не допуская ни малейшей порчи имущества и заботясь об увеличении производства»[1353].

Между тем хитрость большевиков раскрылась: «администрация Медицинского института, обнаружив, что за «студенты» в нем заседали, отказала в помещении. Что ж, хитрость сработала в другом месте: «На Естественно-научных курсах товарищества профессоров (бывшие Лохвицкой-Скалон) действовала сильная большевистская организация курсисток. В ход пошла испытанная хитрость. Ничего не подозревавшая администрация курсов разрешила провести «студенческое собрание». Пятое заседание конференции, происходившее 26 апреля, состоялось в помещении этих курсов, в доме на углу Кузнечного переулка и Николаевской улицы. В этот день продолжались доклады представителей с мест… Заседание проходило в зале на третьем этаже. Курсистки завладели и зоологическим кабинетом, находившимся в том же коридоре, где и зал заседаний конференции. Ключ от него был передан Владимиру Ильичу, который, таким образом, мог время от времени уединяться, чтобы поработать над резолюцией». Недолго продержались и в этом здании. «Мы кочевали, работали в тесной и полутемной аудитории курсов Лесгафта, еще раз возвращались в помещение Женского медицинского института. Но, несмотря на все трудности, конференция продолжала работать успешно».

Последнее заседание 29 апреля происходило во дворце Кшесинской. «Зал был полон до отказа, во всех простенках и углах сидели и стояли делегаты. Пробраться к президиуму, где выступали ораторы, было трудно. Конференция обсуждала национальный вопрос. Докладчик Центрального Комитета И. В. Сталин говорил неторопливо, как бы взвешивая каждое предложение»[1354].

— Наша точка зрения на национальный вопрос сводится к следующим положениям: а) признание за народами права на отделение; б) для народов, остающихся в пределах данного государства, — областная автономия; в) для национальных меньшинств — особые законы, гарантирующие им свободное развитие, г) для пролетариев всех национальностей данного государства — единый, нераздельный пролетарский коллектив, единая партия.

Многие представители национальных регионов, уже столкнувшиеся с местным национализмом и сепаратизмом, были против. От их имени с содокладом выступал Георгий Леонидович Пятаков:

— Требование независимости взято из другой исторической эпохи, оно реакционно, ибо хочет повернуть историю вспять. Иной борьбы за социализм, как борьбы под лозунгом «Прочь границы», борьбы за уничтожение всяких границ, мы и представить себе в данный момент не можем[1355].

«Против самоопределения и интернационалист Феликс Эдмундович Дзержинский. Опасались цепной реакции отделений и распада страны. Ленин же уверял:

— Если украинцы увидят, что у нас республика Советов, они не отделятся, а если у нас будет республика Милюкова, то отделятся[1356].