Улучшилось ли качество работы Временного правительства в его коалиционном варианте? Определенно, нет. Половцову по долгу службы неоднократно приходилось бывать на встречах кабинета: «Что касается заседающей ныне во дворце коллегии, то, конечно, эти стены никогда не видели такого сборища. Некий весьма разумный человек, коему по должности приходится бывать в последние годы на заседаниях различных кабинетов, с ужасом говорит, что даже правительство Голицына, считавшееся всегда весьма слабым, не могло бы по бестолковости сравнится с нынешним кабинетом. Они, может быть, все прекрасные люди (за исключением, конечно, Чернова), но полное незнакомство с государственным механизмом соединяется в них с какой-то растерянностью»[1338].

Смена правительства сопровождалась продолжением хозяйственной деградации. Известный обозреватель «Нового Времени» Ипполит Андреевич Гофштеттер в статье под названием «Социал-демократическая разруха» писал об отчете министров-социалистов перед Советом о первой неделе работы: «Министр почты и телеграфов Церетели в своей речи больше распространялся по вопросам общей политики и ни одним словом не обмолвился о состоянии своего непосредственного ведомства, пришедшего, как известно, в большой упадок. Не в меньшем распаде, чем почта, находится и наша промышленность… Промышленная разруха растет не по дням, а по часам, и в ближайшие дни ожидается прекращение около 20 проц. всех заводов и фабрик Петроградского района… Обыкновенно промышленные кризисы разрастаются при общем перепроизводстве, у нас же, напротив, заводы и фабрики вынуждены закрываться при наличности огромного недопроизводства почти всех продуктов общественного потребления»[1339].

В середине мая в отставку подал Коновалов, заявив, что «насаждение демократических органов в условиях русской действительности сводится… к тому, что в большинстве предприятий окажутся люди, неопытные в области промышленности, вместо улучшения получится окончательная дезорганизация». Надежду Коновалов видел в том, чтобы «Временное правительство проявило наконец полноту власти, стало на путь восстановления нарушаемого изо дня в день государственного и общественного порядка»[1340].

Гиппиус взывала к милосердию к россиянам: «Оказать им милосердие — это сейчас значит: создать власть. Человеческую, — но настоящую власть, суровую, быть может, жестокую, — да, да, — жестокую по своей прямоте, если это нужно… Какие люди сделают? Наше Вр. пр-во — Церетели, Пешехонов, Скобелев? Не смешно, а невольно улыбаюсь. Они только умели «страдать» от «власти» и всю жизнь ее ненавидели. (Не говорю уже о личных способностях.) Керенский?… Не сможет потому уже, что хотя и понимает, — но и в нем сидит то же впитанное отвращение к власти, к ее непременно внешним, обязательно насильническим приемам. Не сможет. Остановится. Испугается.

Носители власти должны не бояться своей власти»[1341].

Большевики не боялись. И их создание такого правительства устроило больше, чем кого-либо. Они оказались в роли единственной партии оппозиции, «стражей революции», и поэтому любые провалы кабинета, а они были налицо и неизбежны в будущем, вели большевиков к власти.

С 24 по 29 апреля они провели свою VII конференцию РСДРП(б). Организовать ее, найти помещение оказалось непросто. «Как только администрация того или иного здания, куда мы обращались, узнавала, что речь идет о большевистской конференции, следовал отказ, — писала участница конференции В. Ф. Алексеева. Курсистки Женского медицинского института пошли на хитрость. Они обратились к своей администрации с просьбой предоставить им зал для студенческого собрания»[1342]. Так делегаты конференции оказались в доме № 6 по Архиерейской улице, где и располагался Женский медицинский институт.

Около полутораста делегатов представляли уже почти 80 тысяч членов партии, что было совсем немало для недавно вышедшей из подполья организации[1343]. Кроме того, в заседаниях приняли участие многие участники Петроградской общегородской партийной конференции, не имея делегатских мандатов. Много гостей было из Москвы.

Раскольников передавал настроение: «После долгих лет подпольной работы, после заграничных съездов и конференций в Лондоне, Праге и Париже наша легализовавшаяся партия, выйдя на простор открытой политической борьбы, впервые устраивала легальное Всероссийское совещание. Здесь ковались партийные лозунги, коллективно вырабатывались тактические приемы, которые через несколько месяцев привели к Октябрьской революции и дали ей торжество. Здесь встречались разлученные многолетней эмиграцией, каторгой, ссылкой и тюрьмой старые, спаянные работой партийные друзья»[1344].

Рассказывал Андреев: «Участники конференции пришли задолго до начала заседания… Знакомились, делились новостями. Ожидали прибытия Ленина… Многие, чтобы поближе увидеть Ленина, бросились к дверям и в коридор. Ленин, окруженный делегатами, на ходу разговаривал с ними; видимо, очень довольный, улыбающийся, под приветствия и аплодисменты он вошел в зал. Послышались голоса:

— Ленину открыть конференцию, — и В. И. Ленин прошел к столу президиума…

Помню, никакой трибуны для оратора не было, а говорил Ленин, просто выйдя из-за стола президиума»[1345].

Ленин — докладчик по всем важным вопросам повестки дня, активный участник прений, автор проектов большинства резолюций конференции. Делегат съезда писал: «Ленин выступил на конференции больше 20 раз. Между 20 и 24 апреля он ежедневно помещал в «Правде» от 3 до 7 статей (или проектов резолюций) на разные темы. Все время в перерывах за ним ходили группами делегаты, жаждавшие беседы с ним»[1346]. Но практически по каждому вопросу Ленину приходилось сталкиваться с противодействием, которое не всегда удавалось преодолевать.

В заглавном докладе Ленин, по сути, в очередной раз повторил «Апрельские тезисы». В качестве ближайшей задачи партии выдвинул лозунг: «Вся власть Советам!» Каменев выступал с содокладом от имени правой оппозиции, которую кроме него представляли Виктор Павлович Ногин, Алексей Иванович Рыков, Петр Гермогенович Смидович и другие. Ленина обвинили в авантюризме в связи с событиями 20 апреля. Суть их предложений заключалась в том, чтобы ужесточить контроль за Временным правительством, но не посягать на его власть.