В Доме инвалидов было темно. В этом огромном комплексе зданий располагались госпиталь для ветеранов и Музей армии. А в самом центре стоял величественный собор, где был похоронен император. Костлявый Джо заставил Эмиля открыть своим ключом дверь запасного выхода.

Они пришли сюда по длинной темной аллее, на которой не было ни единого фонаря. Снег прекратился, из-за облаков появилась яркая белая луна. Исходящий от нее тусклый свет струился в здание через высокие окна. Люка кожей ощущал рыхлую тишину.

— Пошевеливайся, Джо, — сказал Бенни своему дружку. — Нас ждет история.

— Да-да, — пробормотал Костлявый Джо и ткнул пистолетом в спину Эмиля, подтолкнув его вперед. Два предельно немногословных головореза прикрывали тыл.

Повсюду в темных витринах вокруг себя Люка видел следы давно исчезнувшей с лица земли великой армии: мушкеты, шпаги, даже пушку. Кавалеристы верхом на лошадях. То, о чем Люка мечтал и к чему стремился всей душой. Атрибуты славы. Другими словами, то, что ждало его в ярком, блестящем будущем, если только ему удастся выжить сегодня ночью. Сердце его забилось быстрее.

Их шаги глухо отдавались эхом в нескончаемых музейных комнатах, неумолимо приближаясь к собору. Люка запретил себе проявлять какие бы то ни было эмоции. Зачем облегчать этим уродам жизнь.

Его отец шел впереди, опустив голову, как приговоренный к смерти преступник. Довольный пес Поццо трусил рядом с хозяином. Костлявый Джо держал пистолет в вытянутой руке, нацелив его отцу в голову. Люка никогда не видел, чтобы отец выглядел таким потерянным и раздавленным. Вдруг Эмиль Бонапарт ни с того ни с сего запел. Сначала тихо, потом во все горло. Французский национальный гимн «Марсельезу».

Жалость, которую Люка испытывал в этот момент к отцу, была почти невыносимой. Почти. Наконец они пришли к широкому коридору, начинавшемуся в конце длинного зала. Теперь мы внутри самого собора, подумал Люка. Они вошли в огромное круглое помещение собора, залитое лунным светом. Под уходящим ввысь куполом шел белый мраморный балкон.

— Боже праведный! — прошептал Костлявый Джо, вето голосе слышалось благоговение. — Вы только посмотрите на это!

Он схватил Люка за плечо и подтащил к балкону. Тот закрыл глаза и положил руки на холодные мраморные перила. Он несколько раз глубоко вздохнул и отогнал от себя все посторонние мысли. Когда почувствовал, что готов, он открыл глаза и жадно, с наслаждением вгляделся в последнее пристанище своего благородного предка.

Могила обожаемого императора.

Люка глубоко вздохнул. Под этим красивым монументом покоились настоящие кости Наполеона Бонапарта. Сердце Люка лихорадочно колотилось, когда он осматривал все это, с жадностью впитывал в себя впечатления. В этот момент он почти забыл об отце.

На высоком мраморном постаменте стоял большой каменный саркофаг императора. Над могилой поднимался круглый купол высотой примерно двести футов. Несмотря на то что здесь не было ни единого дуновения ветерка, озноб пробирал до костей. У Люка возникло ощущение волнующего присутствия. Присутствия живого существа. В воздухе витала угроза, словно Наполеон не покоился здесь, а скрывался от посторонних глаз.

Люка вдруг увидел, что с купала собора, скрывающегося в тени, свисает толстая веревка. Она болталась точно над склепом, и один из головорезов длинным пастушьим посохом дотянулся с балкона до веревки, зацепил ее и теперь подтягивал прямо к отцу. Парнишка глубоко вдохнул, набрав полные легкие холодного сырого воздуха. Они что, собрались его повесить? Пульс у него еще больше участился, во рту пересохло, но внешне он был совершенно спокоен.

Отец крикнул:

— Люка! Беги! Беги!

— Не волнуйся, отец. Я иду, — сказал Люка. Пока он медленно обходил изогнутую балюстраду, луну закрыло проплывающее по небу облако, наполнив собор темнотой.

Люка с горящими глазами прошел по балкону до того места, где стояли Бенни и его люди, окружив отца. Сын подошел к отцу, внимательно вгляделся в его испуганные глаза и повернулся к мужчине в черном плаще.

— Месье Бенни, — произнес Люка так тихо, что слова были едва различимы, — будьте так добры, попросите месье Джо Костлявого, чтобы он отдал мне пистолет.

Эмиль уставился на сына, на его лице застыла маска непонимания.

Люка наклонился и поцеловал его в левую щеку.

— Что? Что это?.. — Отец вытаращил глаза и начал яростно вырываться из рук державших его мужчин. Он задыхался, шевелил губами, но не мог выдавить из себя ни слова.

— Люка? — выкрикнул Эмиль, когда «скелет» отдал Люка пистолет. — Люка! Что происходит? Я преданный Корсике солдат! Я…

— Ты предан Корсике, папа, — сказал Люка почти шепотом, — но ты убил брата Красной бригады.

И поднял пистолет, целясь отцу в переносицу.

— Люка, нет. Послушай меня. Ты не понимаешь, что делаешь.

Люка сильнее сдавил курок.

— Опусти пистолет, сынок. Послушай, что говорит тебе отец. Что бы там тебе ни говорили эти ненормальные из Красной бригады, не верь им, это все вранье. Я совершал в своей жизни ошибки, да, это так. Но в том, о чем ты говоришь, нет моей вины. Не делай этого, Люка. Я люблю тебя.

Мальчик не смог выстрелить. Он медленно опустил дуло пистолета, не в силах оторвать взгляда от умоляющих глаз отца.

— Сынок! Что…

— Красная бригада не прощает предателей, — сказал Люка ровным, ничего не выражающим голосом.

— Партия! Подожди! Ты не… позволь мне…

Люка снова поднял пистолет.

— Люка! Ради бога! Ты не можешь…

Парень нажал на курок.

Яркая вспышка, и звук выстрела завибрировал, отражаясь от стен и купола собора. Отца отбросило назад на балюстраду, на его губах выступил пузырек крови, он упал на колени. Люка опустил глаза, выронил из рук пистолет. Тот с грохотом упал на мраморный пол. Его отец лежал на холодных камнях, хватая ртом воздух. В неясном свете расплывавшееся у него на груди пятно казалось густым и черным. Он сплевывал кровь. Люка отступил назад, и два головореза принялись за работу. Они накинули Эмилю на шею толстую веревку и затянули петлю.

Малыш, а ты не робкого десятка, — сказал Костлявый Джо, глядя сверху на умирающего мужчину. — Надо отдать тебе должное.

Правая нога Эмиля Бонапарта все еще судорожно дергалась, он тяжело и часто дышал. Люка опустился рядом с ним на колени, взял в руки еще теплую ладонь отца и прижал к щеке. Он изо всех сил старался выжать из себя слезы. Это был единственный экзамен, который он провалил в эту историческую ночь, — не смог заплакать по заказу.

— Arrivederci, товарищ папа.

У отца изо рта вытекла струйка крови. Густая и теплая, кровь попала на руки Люки. Так надо, сказал он себе. Именно в этом месте, именно так. Он приколол красный