Шрифт:
Закладка:
Метка на спине держалась полгода. Пока рабыня пила «рабскую горечь» у нее пропадали регулы и возможность зачать. У рабыни, употреблявшей «рабскую горечь» до времени исчезновения алых меток регулы уже не возвращались никогда.
Распечатанных рабынь и девственниц поместили в разные клетки, на разные связки.
* * *
По мере того как караван удалялся от гор и приближался к центру Степи, становилось все жарче. Скоро дневная жара стала непереносимой и для животных.
График движения сменился — караван трогался в путь перед закатом и двигался до рассвета, стараясь успеть к следующему источнику. Днем рабыни дремали в расслабляющей жаре, ночью раскачивались в повозках, прижимаясь друг к другу — ночь над раскаленными песками после полуночи становилась очень прохладной.
Праздность приводила к тому, что искушение поговорить становилось невыносимым.
Поэтому днем появились «учебные занятия»: рабынь натаскивали моментально принимать рабскую позу по команде и нещадно карали за малейшее промедление. Многим поначалу не давалась поза «покажи», где требовалось максимально подняться на пальчиках ног и лопатках. Но Жало — отличный стимул. После такой физкультуры рабыни в клетки буквально заползали.
Но охранники не расслаблялись.
На каждой стоянке сразу по несколько рабынь стояли буквой «Г» в колодках, рассматривая вываленные языки сотоварок, по которым ползали мухи, и скашивая глаза на собственный. Невозможность скованными руками отогнать насекомых заставляла рабынь мотать головой, отчего языки раскачивались, как коровьи хвосты.
Однако Жало в опытных руках служило не только стрекалом.
Две взрослых рабыни затеяли драку за место в очереди у вечернего котла — и старший каравана прописал каждой по 20 плетей. Нарушительниц вывесили за связанные запястья на высоченных колесах повозок и рабы наглядно убедились, что Жало отлично заменяет плеть. Одна рабыня потеряла сознание на третьем ударе, другая — на четвертом. Обе выли так, что забеспокоились даже флегматичные буйволы, которые общипывали колючий кустарник вдалеке от стоянки.
Женщин приводили в чувство, поднося к носу ведерко с буйволовой мочой (не водой же отливать — вода драгоценность, а от мочи запах стоял такой, что глаза слезились за пять шагов от места, где помочился зверь) и добавляли. На втором десятке обе улетали из мира с одного удара. Но экзекуторы никуда не торопились. Публичное наказание это урок не только провинившимся, но и наблюдающим.
После экзекуции рабыни два дня пролежали пластом, а спиной к прутьям клетки не могли прикоснуться еще две руки дней. Но никаких рубцов, никаких кровоточащих ран, никакого воспаления и заражения. Только красная полоса покрасневшей кожи прорисовывалась на месте удара. Идеальное средство для воспитания товара с нежной кожей!
Другую рабыню поймали на попытке удовлетворить себя руками и наказали как за воровство: пищу и наслаждение рабыне дает только хозяин. Лодыжки привязали к спицам колеса — и прописали пять плетей промеж ног. Всю дневную стоянку она так и провисела с растопыренными ляжками, подвывая и держась руками за распухшую м@нду. А на следующий день громко рыдала из клетки: «Возьми меня, господин!»
Среди рабынь появились первые фаворитки, которым доверяли готовить рабскую похлебку и собирать лепешки навоза перед отправлением со стоянки. Они расхаживали по лагерю вне цепи и открыто обслуживали охранников, с вызовом подстилаясь и подлизываясь на глазах других рабынь и громко извещая о достигнутом экстазе. А еще им можно было разговаривать между собой — и они вели «светские беседы», рассказывая о том, что господин дал сушеный фрукт или кусочек мяса, перевел в одиночную клетку из общей, бросил в клетку подстилку.
Девственницы посматривали на них с удивление.
А вот на лицах распечатанных рабынь все чаще читалась зависть.
Абсолютное подчинение, рабская зависимость, беспомощность, беззащитность и полная нагота неожиданно отражались на женских желаниях. Теперь, когда ни одной из них ничего не принадлежало — даже собственное тело, когда ничего нельзя было скрыть, малейшее отличие приобретало громадное значение и становилось предметом зависти: место в очереди за рабской похлебкой, внимание со стороны охранников, выделяющее из общей массы, одиночная клетка вместо общей, и подстилка в ней. И предел желаний — собственное имя, пусть даже это кличка, но она отличает ее от других рабынь!
И лишь один способ добиться благосклонности…
Глава 5. Наказание рабыни
Глава 5. Наказание рабыни
19 день 2 месяца весны (6 месяца года) 2009 г. Я.
Степь, Озерная Ярмарка
Гайяс сун-Малламия спешно возвращался в купеческий лагерь. Так спешно, как только позволяли достоинство и переполненный желудок. Он отдувался, сопел, потел, но торопился изо всех сил.
Ибо «примирительный» обед, данный кочевником, был долог, обилен, вкусен и сопровождался обильными возлияниями.
Почтенный Гайяс был даже рад, что возникшее недоразумение помогло ему провести несколько часов за одним столом с кочевником. Тот оказался, как ни странно, образован, начитан, быстр умом и, что особенно удивительно, весьма осведомлен о мире, окружавшем Степь.
Он знал, кто правит в Халифатах и на Архипелагах, знал шейхов и калифов не только на побережье, но и в глубине южных земель. Внимательно слушая о путешествиях купца, расспрашивал его о здоровье венценосных наследников и о том, что говорят в городах и на караванных тропах. Сам рассказывал купцу об Империи и ее обычаях, законах, населяющих ее народах, их товарах и ремеслах.
Купец любил такие беседы, когда оба собеседника обмениваются крупицами знания и опыта, понимая друг друга, с уважением и азартным удовольствием торгуясь за информацию. Каждый хороший купец обязательно немножко авантюрист и собиратель знаний. Иначе он не очень хороший купец.
Такой добрый разговор с военным вождем, не раз и не два водившим своих соплеменников на охоту за «сладким мясом» на имперские земли, был так интересен, что купец сам, не скупясь, с удовольствием оплатил бы всю стоимость обеда. Но так, как случилось, было еще лучше.
Почтенный Гайяс пыхтел и торопился в свой шатер. Был он мужчиной уже зрелым, но еще достаточно крепким. А как же иначе⁈
Каждое его путешествие — от южных Халифатов, где дикари днем приносят из леса редчайшие пряности, а ночью воруют часовых на ужин, до Ярмарочного плоскогорья перед Северным проходом в степь, где даже местные жители в середине лета ходят в теплых одеждах — не для слабых телом и духом. И непогода, и тягости пути и лихие люди…
