Глава 7

«Горловская мадонна»

Труба. Металлическая труба торчала из земли. Будто канализационные вены вырвались наружу. Её было едва видно сквозь туман. Она была чем-то лишним. Непонятным. Нелепым. Её не должно было здесь быть. Как она тут оказалась? Но казалось, что вокруг неё всё умирало. Снег боялся её. Лишь несколько снежинок облепили её изнутри. Вокруг – ничего. Но что это?

Человеческий след. След смерти. Копье, воткнутое погибшим воином во время ожесточенного боя. Реки крови омыли это место. Кровь погибших солдат на поле боя. Но средневековое копьё не могло сравниться с современным, беспощадным, изощренным способом убийства. Массовым. Одно такое «копье» выжигает всё вокруг себя. Люди, как спички – сгорают дотла. После поражения они ещё долго тлеют. Медленно. Мучительно. Обуглившиеся головешки лежат на земле. В них тяжело узнать людей. Угольки. Сгорающие заживо. Яркой вспышкой они освещают собой последние мгновения своей жизни. Затем крик.

Животный. Неестественный. Чужой. Они больше не люди. Не понимают, что кричат они. Они падают на землю, черные, как ночь, оставляя после себя лишь остовы – смольные кости.

И снова я куда-то пропал. Вокруг меня тепло. Шорты. Футболка. И рёв реактивных двигателей самолетов за окном. Снова лето. Середина. Июль подходит к финалу. Один из ужаснейших дней в жизни. Его невозможно забыть, если у тебя есть внутри что-то живое, настоящее, что бьёт тебя изнутри. Случалось ли в вашей жизни такое, когда то, что вы любите всем сердцем и душой, уничтожают у вас на глазах? Это пытка. Вы как будто в клетке. Сидите со связанными руками и ногами. Во рту кляп, чтобы не кричал. Насильник нависает над тобой. Палач твоей души. В его руках нож. Им он отрежет от тебя часть тебя. Не физическую. Физическая боль проходит. С ней можно смириться. Душевная будет с тобой навсегда. Чувство утраты будет терзать тебя вечно. И вот палач заносит нож над головой. Он положил перед тобой частицу тебя. И режет её. Беспощадно. Кровь разливается по комнате. Брызги алой смеси попадают тебе на лицо. Ты хочешь кричать. Бить. Убивать. Разрывать на куски. Но ты этого не можешь сделать. Не можешь защитить. Ты в чужой власти. Уродливой и беспощадной. Мучительной и убийственной.

Я жил недалеко от этого места. В нескольких сотнях метров отсюда стоит пятиэтажка, в которой я снимал квартиру с другом в студенческие годы. Последние годы в институте ассоциируются у меня с этим местом. Ежедневно я проходил здесь. После изнурительных пар я шел в супермаркет, покупал продукты, иногда бутылочку пива, и возвращался домой. Перед супермаркетом всегда сидели уличные торговцы. В основном это были пожилые люди, которые торговали тем, чем был богат их огород. Бывало, что мои одногруппницы покупали у них что-то перекусить вкусненького или же цветочки, чтобы поставить в комнате в общежитии. Немного дальше – остановка общественного транспорта «Мелодия», которая получила свое название благодаря небольшому магазинчику с музыкальными товарами на углу дома. Здесь обычно было много людей, ждущих медленно тянущийся старенький автобус, который вез их домой к близким и родным. По Горловке я чаще ходил пешком, но иногда лень брала верх, и я шел на эту остановку, чтобы поскорей добраться до автовокзала.

Донецк. Я сидел в своей комнате и смотрел за тем, как частицу меня убивали. Горловка подверглась артиллерийскому обстрелу. Огненные копья вонзались в беззащитную Горловку. Текла кровь. Теплая. Обжигающая. Люди сгорали дотла. Я видел это своими глазами. То самое место. Та остановка. Я же тут был месяц назад. Мы тут прогуливались с друзьями. Покупали сладости и прогуливали пары. А сейчас здесь трупы. Обожжённые кирпичи и тела. Безмолвные манекены. Они лежат на земле. Неподвижно. Простыня скрывает маленькое тело. Это девочка. Школьница. Мертва.

Но дальше – ещё хуже. Мало просто увидеть уничтожение местности. В какой-то момент ты встречаешь знакомые черты. Да, это же та самая футболка. Привычная. Которую видел сотню, а то и больше раз. Ты помнишь, как радовался за неё. Молодая мама. Будущее. Вот оно, кажется, и настало. Девушка становится самой счастливой, когда становится мамой. Она дала новую жизнь. Подарила кому-то возможность дышать, радоваться, любить. Просто жить. И вот он конец. Черная, выжженная земля. Из земли торчит труба. Металлическая. Дикая. Страшная. Вокруг ад. Молодая мама, прижав малыша к груди. Она хотела её спасти. Единственный инстинкт, который превыше остальных – материнский. Спасти своё дитя ценою собственной жизни. Но этого было мало. Ничто не могло остановить выпущенную ракету. Она достигла пункта назначения, оторвав ноги матери и спалив две жизни. Вместо ног – фарш. Лицо застыло в ужасе. Он останется тут навсегда. Его невозможно забыть. Смерть прошла здесь своей косой, оставляя следы на лицах своих жертв. Жатва. Журналисты назовут её «Горловская мадонна». Для меня это было убийство части моей души.

Никто не мог спасти их. Это был первый артиллерийский обстрел города. Никто не мог подумать, что такой большой город, как Горловка, могут так жестоко обстрелять. В тот день погибло очень много людей. В Горловке этот день вошел в историю, как «Кровавое воскресенье». Это была знакомая. Одна из тех, с кем ты видишься крайне редко. Но теперь понимаешь, что больше не увидишься.

Снова вокруг холод. Под ногами скрипел снег. Бело. Степь. Мы поднимались на высоту. Снаряд от «Града» остался позади. Я не заметил, как рассказывал украинскому журналисту историю «Горловской мадонны». Он всё это время снимал меня. А я был где-то далеко. Там. В том ужасном дне, когда я увидел убийство. То, во что бы никогда не поверил, если бы не увидел своими глазами. Та реальность, от которой всегда убегал. Картинки войны казались такими далекими. Война была там – в Афганистане, Чечне, Абхазии, Осетии, Ливии, Сирии. Но ведь это так далеко. Нас же это не касается. И можно было жить. Прожигать жизнь, пока война вместе со смертоносными ракетами не ворвалась, уничтожая привычные вещи. Все предыдущие годы были стерты. Одним залпом. Выстрелом. Расстрелом. И вся предыдущая жизнь – фантазия. Её не было. Война заполнила реальность. Проникла в каждый её уголок и поселилась с нами рядом.

Я видел, как украинские гости смотрели на меня. Глазок камеры впился в меня. Он что-то записывал. Я что-то говорил. Но говорил не я. Были какие-то заученные, приготовленные заранее фразы. Граммофон внутри меня включился и что-то отвечал за меня. Банальные вопросы – банальные ответы. Если бы я